— А… это наш святоша… уже ходил спасать душу!
От ее тона, такого неожиданного, такого спокойно презрительного, он покраснел.
— Кто же служил? Его преподобие Фитцджеральд?
— Нет, служил его помощник.
— Этот бессловесный бык в стойле! Ну, этот хоть безвреден.
Девушка снова опустила голову и стала смотреть на цыплят, подперев худой подбородок совсем прозрачной рукой. Хотя она всегда была тоненькой, Фрэнсиса поразила ее почти детская хрупкость, так не вязавшаяся с замкнутым взрослым выражением глаз и новым серым платьем, уже женским и дорогим, которое ненавязчиво украшало ее. Его сердце плавилось в белом огне нестерпимой боли, которая, казалось, заполнила всю грудь. Беда Норы взывала к нему. Он не глядел на нее. Он колебался. Потом очень тихо спросил:
— Ты уже завтракала?
Девушка кивнула.
— Полли насильно пропихнула завтрак мне в горло. Господи! Если бы только она оставила меня в покое!
— Что ты делаешь сегодня?
— Ничего.
Фрэнсис опять помолчал и вдруг выпалил:
— Почему бы нам не пойти погулять, Нора? Как мы когда-то ходили. Такой чудесный день!
Все его чувства к ней потоком устремились из его тревожных глаз. Она не пошевельнулась, но слабая краска оживления проступила на ее худых щеках.
— Меня нельзя беспокоить, — сказала она мрачно, — я устала.
— Ну пойдем, Нора… пожалуйста…
Девушка уныло молчала.
— Ладно.
Его сердце застучало глухо и больно. Он бросился в кухню; спеша и нервничая, приготовил несколько бутербродов, отрезал кекса и неумело завернул все в бумагу. Полли не было видно, да сейчас, по правде говоря, ему очень хотелось улизнуть потихоньку от нее. Через десять минут они с Норой сидели в красном трамвае, с лязгом несущемся через весь город. Еще через час они брели бок о бок, не говоря ни слова, к Госфорт Хиллз. Фрэнсис сам не понимал, что побудило его направиться именно сюда. В этот день за городом, где все расцветало, было прелестно, но в самой этой прелести было что-то трепетно-робкое, причинявшее невыносимую боль. Когда они подошли к саду Лэнга, стоявшему в пене цветов, он остановился и попытался разбить тяжелое молчание, лежащее между ними непроницаемой преградой.
— Посмотри, Нора! Давай обойдем вокруг, а потом зайдем поговорим с Лэнгом.
Она взглянула на сад — застывшие ряды деревьев, похожих на шахматные фигуры, окружали сарай — и сказала горько и грубо:
— Не хочу! Ненавижу это место!
Фрэнсис не ответил. Он смутно чувствовал, что эта горечь относится не к нему.
К часу они дошли до Госфортского маяка. Видя, что Нора устала, юноша, не спрашивая ее согласия, остановился под высоким буком позавтракать. День был необыкновенно тепел и ясен. Внизу, в равнине, блестя золотыми отсветами, лежал город с возвышающимися над ним куполами и шпилями. Издалека он казался несказанно прекрасным.