– Не распускайте руки, пан пивовар! – крикнула Люси, а когда ее слова не произвели на старого хрыча должного впечатления, несколько раз хлестнула его по голове и плечам камышовой метелкой, как делают прачки, разгоняя сцепившихся собак. – Отстань от моей дочери! Сейчас же! Хватит! Помнишь, о чем мы договаривались, – не лапать! – ревела она, потчуя пивовара метелкой, а потом схватила ведро с ледяной водой и вылила его ему на голову.
Старик завопил от холода.
Люси сердито подала ему сухое банное полотенце. Пивовар схватил его и принялся вытираться.
– И чтобы больше этого не было, пан! – Старшая банщица погрозила ему пальцем.
Толстяк отвернулся, недовольно ворча. Кожа на его спине и плечах сморщилась и покраснела от холодного душа.
– Сядь! – сердито бросил он Маркете, потирая те места, по которым она прошлась кулачками. – Сядь на скамью и дай мне посмотреть на тебя!
Девушка попыталась натянуть на бедра сбившуюся рубаху.
– Нет, так и сиди, – велел клиент. – Хочу посмотреть, что за покупку я сделал.
Теперь она поняла. Этот мерзкий старик будет пялиться на нее. Сколько раз она как зачарованная изучала расположение вен и анатомию человеческого тела! Сколько раз рассматривала отцовские рисунки, скопированные с оригиналов в Вене! Зикмунд научил ее видеть великолепие этого физического творения, замысловатые узоры кровяных сосудов, хитроумное взаимодействие мышц… Он рассказал ей о назначении одних органов и загадках других. Разглядывая наброски мужчин и женщин, девушка каждый раз восхищалась этим высшим творением Господа.
И вот теперь какой-то старый, похотливый козел будет таращиться на ее тело ради собственного удовольствия…
Она подумала о своих худышках-сестрах с запавшими глазенками. О Дане – с острыми локотками и костлявыми коленками; о Кате – с ввалившимся животиком и обтянутыми кожей скулами, похожими на белые ножи под бледной плотью.
Он хочет увидеть мое тело. Ну и ладно. Пусть увидит!
Маркета бросила на пол сорочку и вызывающе посмотрела на пивовара. В своем воображении она видела себя всего лишь рисунком на листе пергамента.
Страха не осталось – только отвращение.
– Раздвинь ножки, девочка, – потребовал старик.
Затем он наклонился и сделал это сам, своими липкими руками.
Кисловатый запах прелого хмеля и пота от лысины ударил в нос, и юная банщица отвернула голову – вдохнуть свежего воздуха, – чувствуя на себе жадный взгляд его крохотных, как бусинки, глаз.
Бумага, напомнила себе Маркета. Она не боялась – он ничего не мог ей сделать, потому что она была всего лишь рисунком в книге, фигурой, выполненной чернилами.