Хозяйка дома уставилась на мужа, раскрыв рот.
– О нет, нет! Она чиста, клянусь тебе! Маркета еще ни разу не была ни с одним мужчиной.
– Хорошо, – пробормотал Пихлер. Он с облегчением перевел дух и слегка расслабился, а потом завел руку за спину и потер себя между лопатками. – Знаю, наша дочь в том возрасте, когда девушки обзаводятся покровителем, но нам здорово повезло, что она остается девственницей. Пить кровь Габсбурга будут лишь те пиявки, что соберет Маркета.
Люси Пихлерова промолчала. Она думала лишь о том, что едва не обменяла непорочность дочери – а вместе с нею и возможность служить королю Богемии, императору Священной Римской империи, – на жалкие обрезки мяса и пиво.
* * *
Тем же вечером Зикмунд созвал членов городского совета Чески-Крумлова и почтенных горожан в таверне дяди Радека. Там, в подвале с каменными стенами, за запертой дверью и закрытыми ставнями, они и просидели едва ли не до утра, обмениваясь мнениями, споря, а по необходимости и крича друг на друга. Наполнялись и опустошались кружки, стучали по деревянным бочкам кулаки, и в воздухе летали страшные слова об измене.
– Король Рудольф не может позволить безумцу расхаживать по нашему городу, – заявил из своего угла дубильщик, сидевший в одиночестве из-за распространяемой им вони. – Как мы защитим от него наших женщин?
– Я видел письмо собственными глазами, – повторил сказанное ранее Пихлер. – Распоряжения короля совершенно ясны. А потом дон Юлий спросил меня о моих дочерях. Он наблюдает за женщинами из своих палат в замке.
Пекарь громыхнул кулаком по столу.
– Я убью этого ублюдка, если он только притронется к моей Катарине!
– Придержи лучше язык, – предупредил городской тюремщик. – Вот донесут на тебя в замок – и встретишь утро на виселице. Это ко всем относится; думайте, что говорите.
Из-за стола, возвысившись над всеми, поднялся кузнец, черный от копоти и еще не остывший от жара горна.
– Я не буду стоять в стороне и смотреть, как этот гнусный бастард бесчестит наших женщин. – Он продемонстрировал внушительный кулачище. – Мы все знаем, что говорят о нем в Праге и Вене. Городок у нас мирный и богобоязненный, но если он тронет кого-то из наших, я и на плаху пойти не побоюсь.
И снова заговорил Пихлер. Остальные слушали цирюльника внимательно, потому что он один во всем Чески-Крумлове встречался с доном Юлием лицом к лицу.
– Я обращаюсь к вашему благоразумию… – начал Зикмунд.
– Это ты благоразумный, пока он твоих девочек не тронул! – оторвавшись от кружки, подал голос канатчик.
Пихлер тяжело посмотрел на него.