– Стой! – стальным голосом рыкнул я и, закрыв Майка спиной, выстрелил в извивающуюся голову подбегающему морфу. Тот мигом подкосился и, кувыркнувшись, с тихим хрипом неуклюже повалился на землю.
Несколько секунд посмотрев на распластавшегося охотника, я холодно хмыкнул, обвел сосредоточенным взглядом других подбегающих морфов, обернулся, видя еще шестерых, опустил пустой арбалет и, не глядя на Майка, с нескрываемым отчаянием объявил:
– Не уйдем уже – в кольцо взяли, с-суки…
– Прости, Сид, – почему-то вдруг взялся извиняться Майк, словно прощаясь, – все-таки подвел я нас, эх…
Договорив, он хотел уже пальнуть по охотникам, что, быстренько изучив нашу безвыходную ситуацию, проворчали, усмиряя преданных псов-загонщиков, но ружье предательски издало сухой щелчок. Тяжело, протяжно выдохнув, Майк опустил пустое оружие, грубо выругался и уже собрался опять лезть за ножом, как вдруг вода в отстойниках вновь забушевала, и приготовившиеся сожрать нас охотники вместе с загонщиками тотчас как-то жалобно заверещали, захрипели и встревоженно засуетились.
– Чего это с ними?.. – удивился я, разглядывая в панике кружащихся морфов, а затем настороженно посмотрел на Майка: – Щупалец, что ль, боятся?
И тут прозвучал уже знакомый томительный вздох, и на наших глазах случилось то, чего мы ну никак не могли ожидать: щупальца, выныривающие из прудов позади стоящих впереди охотников и загонщиков, принялись расхватывать их, как на распродаже, с хрустом сминать и утаскивать обратно в зловонную пучину.
Оторопев от ужаса, мы с Майком, безмолвные, захваченные ужасом, смотрели на то, как вновь и вновь выпрыгивающие из воды хлысты без труда ловят, казалось бы, невероятно ловких и быстрых морфов, крепко стягивают, словно канатами, не позволяя даже шевельнуть головами, протаскивают по земле и уносят с собой. Не в силах противостоять неравному противнику морфы рвались то в густые кусты, окропленные опавшей листвой, то пытались вскарабкаться обратно на мост, то в панике метались из стороны в сторону, не зная, куда деваться, но все тщетно: утопив очередного загонщика, щупальца бросались на новых. И так продолжалось ровно до тех пор, пока последний охотник – самый отчаянный из всех – не бросил им вызов. Поймав метнувшийся к нему черный мокрый кнут, он рассек его двупалой конечностью, следом – отбился от другого, и даже увернулся от третьего – самого толстого, – но не заметил, как подкралось еще одно тошнотворное щупальце и опутало лапы. Морф истошно захрипел, попытался вырваться из мертвых объятий, но поздно: те уже обвили передние конечности и тощее серо-черное тело. Пару мгновений, а может чуть больше он трепыхался, как крыса в мышеловке, а потом все мышцы разом пронзительно затрещали, будто рвались не они, а бумага, и охотника разорвало на части. Добившись своего, щупальца жадно похватали оторванные конечности и утащили с собой в пруды…