— Почему вас? — не понял Иван. — Почему не меня?
— Ты новенький, еще не знают: может, ты стукач…
Иван молчал. Мозг отказывался принимать услышанное. «Какая же сволочь это придумала! — кипел внутри Иван. — Как же так?!» Он понял, что система про-думана превосходно: слабых она прогибала, сильных ломала, извращая привычные по жизни понятия о чести и справедливости.
Тунгус молчал, не переставая разглядывать Ивана. Его глаза были такими же черными и раскосыми, как у Джона.
— А потом мы будем бить тебя, — неожиданно сказал он, и осклабился, показывая гнилые неровные зубы.
— Нам вместе надо держаться! — повторил Саня. — Тунгус, помолчи, а? Ваня и так все поймет.
Конечно, Иван понял. Понял, что придется играть по чужим правилам, и жить в этом черном мире, где доброта — слабость, а справедливость никому не нужна. И доверять можно только времени, потому что лишь оно честно считает дни от приказа до приказа, и когда-нибудь закончит отсчет. Надо только ждать и держаться. Держаться и ждать.
Здесь камни похожи на мыло,
А сталь похожа на жесть.
И слабость — как сила.
И правда — как лесть.
В. Цой
Иван исправно натирал пол коридора щеткой с мылом, как вдруг у входа раздались четкие властные шаги. Так шагать мог только офицер, но откуда ему взяться ночью? Иван обернулся: в казарму входил прапорщик Басмачный. Как его занесло в такое позднее время, Иван не понял, но почувствовал приближавшуюся грозу.
Прапорщик остановился перед ним. Иван выпрямился, сжимая в руке щетку. Жесткое лицо Басмачного с глубоко посаженными въедливыми глазками оглядело солдата. Прапор был невысок, ниже Воронкова, но имел широченные плечи и раз-витую атлетическую фигуру.
— Ты что, дневальный? — рокочущим басом спросил он.
Иван замер. Врать бесполезно, Басмачный накануне назначал дневальных, и наверняка помнил, что Воронкова среди них нет.
— Нет, — выдавил Иван.
— Тогда что ты тут делаешь? — когда прапор говорил, он выпячивал нижнюю че-люсть, как блатные в фильмах про бандитов.
— Пол мою.
— Я тебя еще раз спрашиваю: ты дневальный?
— Нет.
— Тогда что ты тут делаешь?
Иван промолчал, отводя глаза от цепкого взгляда Басмачного. Признаться, что его заставили, означало заложить «товарища» и сделаться всеми презираемым стукачом.
— Почему на тумбочке никого нет? — зловеще спросил старшина.
Иван удивленно пожал плечами. Это было странно даже ему. У входа обяза-тельно должен дежурить кто-то из младшего призыва — смотреть, чтобы не за-стал врасплох дежурный по части или еще кто-нибудь, и вовремя дать сигнал об опасности. Там должен стоять Байрамов, но раз прапор прошел незамеченным, значит, Байрамов проспал. Вот попали!