– Вы понимаете, сказал я Смерчеву, – чтобы вы ни говорили, эти книги мои собственные. Не только потому, что они принадлежат мне как вещи. Но и потому, что я их сам собственной своею вот этой рукой написал. – Для убедительности я даже потряс рукой у самого смерчевского носа. Надеюсь, вы согласны, что эта рука моя собственная и принадлежит мне, а не всем.
– А вы, оказывается, собственник! – кокетливо заметила и покачала головой Пропаганда Парамоновна.
– Слушайте, взмолился я, обращаясь одновременно и к таможеннику, и ко всем комписам. Что вы меня с ума сводите? Почему вы не разрешаете взять с собой мои книги? Я же не собираюсь торговать ими или как-то на них наживаться. Но может быть, мне захочется их кому-нибудь подарить.
– Вы собираетесь их распространять? – в ужасе спросила Пропаганда Парамоновна.
– Что значит распространять? возразил я. Не распространять, а дарить. Хотите я вам подарю экземпляр?
– Мне? Зачем? – отшатнулась Пропаганда в испуге. Мне это не надо, я на предварительном языке вообще не читаю.
Я видел, что и они все взвинчены и возбуждены. Разговор наш давался им трудно. Но ведь и я не железный. Тем более, что день у меня был такой тяжелый. Не выдержав всей этой глупости, я просто сел на пол, обхватил голову руками и заплакал. Надо сказать, это со мной не часто бывает. Я с детства не плакал, а эти комуняне за один день довели меня до слез дважды.
Я видел: Смерчев толкнул в бок Искрину Романовну, и она кинулась ко мне.
– Ну что вы! Что с вами! Ну зачем же плакать? Ну успокойтесь же! Не надо плакать. Не надо, миленький, дорогой, Клашенька…
Клашенька? Я понял, что это уменьшительное от слова классик. И вдруг мне стало так смешно, что у меня плач сам собой перешел в хохот. Я не мог удержаться, давился от смеха, катался по полу. Все комписы растерянно топтались надо мной, и кто-то из них сказал что-то про доктора.
– Не надо никакого доктора, сказал я, поднимаясь и отряхивая колени. – У меня уже все прошло. Я все понял и ни на что не претендую. Вы можете выкинуть все мои книжки хоть на помойку, только объясните, почему вы их так боитесь? Вы же сами мне сказали, что читали их в предкомобах.
– Не читали, а проходили, – ласково улыбнулся Смерчев. То есть некоторые знакомились и подробнее, но другим учителя вкратце пересказывали затронутые вами темы и идейно-художественное содержание.
– Ага! – понял я разочарованно. – Вы мои книги проходили. Но читать их запрещено, как и раньше.
– Ни в коем случае! – решительно возразил Смерчев. – Ну зачем же вы так плохо о нас думаете? У нас ничего не запрещено. Просто наши потребности в предварительной литературе полностью удовлетворены.