— Со всего света купцы свозят товары… и ткани тут драгоценные, и фарфор из Китая, и редкие плоды, и чего только нет! Казалось бы: войны, бедствия, морские бури, опасные дороги; сохранить товар трудно, — но ухитряются же! А все потому, что купцы — вольные люди, трудятся на себя, ради своей прибыли. А заставь их, как холопов, все отдавать хозяину либо чиновникам в казну, а себе оставлять лишь малость на пропитание, — и не будет на торгах изобилия и редких товаров.
— Совершенно с тобой согласен! — раздался сзади голос Никифора.
Обрадованный Клинец оглянулся, приветствуя нашедших его друзей. Шумило и Никифор с удивлением воззрились на оборванного спутника их друга, и Дмитрий туг же пояснил:
— Это восточный мудрец Рашид, он долго жил в Китае. Я познакомился с ним только сегодня, но уже решил взять его к себе на службу.
Грек и новгородец пожали плечами, но не стали обсуждать эту тему. Их больше волновало другое: они, как и Дмитрий, потеряли из виду ассасинов. Теперь, чтобы спасти положение, оставалось только одно: немедленно прорываться к эгемону и предупреждать его об опасности.
Но это казалось чистым безумием сейчас, когда эгемон, окруженный огромной свитой, шествовал от церкви Богородицы до церкви во имя Дмитрия. Люди перед городскими воротами волновались, становились на цыпочки и вытягивали шеи, чтобы разглядеть торжественную процессию. Впереди, прокладывая дорогу, двигался отряд молодых воинов на арабских скакунах. За ними на небольшом расстоянии шел сам эгемон в окружении пышной свиты. Трудно было представить, чтобы убийцы дерзнули совершить нападение сейчас, при огромном стечении народа, пробившись сквозь ряды слуг и воинов. Впрочем, Дмитрий знал от Юсуфа, что фидаи часто делают из убийства настоящее представление, совершая его у всех на виду, в церкви или мечети, — особенно если убивают из мести или ради угрозы. Оставалось надеяться лишь на то, что для убийства за деньги они дождутся более спокойной обстановки.
Дмитрий внимательно вглядывался в лица людей из свиты. Он знал основную примету человека, к помощи которого следует прибегнуть, чтобы удостоиться внимания эгемона. Тарасий Флегонт, как обрисовал его Юсуф, отличался огненнорыжей шевелюрой и бородой, что делало его заметным в толпе.
Он имел младший придворный чин кандидата, но этого было достаточно, чтобы его, как представителя константинопольской знати, принимали при дворах самых видных наместников.
Именно к Тарасию Флегонту следовало пробиться с секретным посланием сирийского купца.
Беспокойно переводя взгляд с одного лица на другое, Дмитрий вдруг даже покачнулся, словно оступившись на ровном месте. Чуть позади эгемона шла молодая красивая женщина — его жена. Несмотря на ее пышные одежды и слой грима, Дмитрий узнал в ней ту, которую пять лет назад видел либо в простом платье, либо вовсе без всяких одежд. «Неужели?.. — подумал он, растерявшись. — Возможно ли такое совпадение? Но это она — Хариклея Цакон, сомнений нет. Что ж, она вполне способна нанять убийц. А я не смогу ее обличить. Ей нетрудно будет доказать, что мы знакомы, и она представит дело так, будто я клевещу на нее из ревности».