— Ишь как птица играет, — кивнул головой на черный проем двери Баранов, не видевший до того островного птичьего пролета.
— Да, — не поднимая головы от карты, ответил привычный к Северу Бочаров, по–своему истолковав слова управителя, — торопит нас птица. Сейчас время не на дни, на часы считать надо.
Перо Бочарова вычерчивало на жестком, чуть желтоватом, словно тронутом огнем, китайском пергаменте замысловатые линии, и Баранов диву давался знаниям капитана сложных проходов меж островов, морских течений, направлений ветров. Своенравный, опасный, загадочный для нового управителя мир моря, казалось, был врезан намертво в память Бочарова, и он ни разу не поправился в рисунке берегов. Перо скользило по бумаге, задерживаясь только для того, чтобы нырнуть в причудливый бронзовый пузырек с черной, как ночь над морем, тушью. «Сколько же хожено им, — подумал Баранов, — по суровым этим водам. Какого труда знания эти стоят?» И он с благодарностью взглядывал на тонкое, подвижное лицо Бочарова.
За годы неспокойной жизни Баранов уяснил: цена человека определяется знаниями. И вовсе не важно — плотничего ли ремесла он мастер, землепашец ли, а может, капитан, как Дмитрий Бочаров, — важно, чтобы дело он знал. Да знал так, как те редкие мужики, о которых говорят: «Эти и без углов избу срубят». И другое примечено им было: коли человек в одном деле мастером стал, так он, при нужде, и в другом преуспеет. На одну гору забравшись, можно и соседние вершины оглядеть.
Бочаров, не примечая взгляда управителя, ушел в поднимавшиеся на хрустком листе пергамента земли. И Баранов без слов, по проходившим по лицу капитана теням, представлял злые волны узостей меж островов, тайные рифы, грозившие мореходу гибелью, бешеные струи течений, увлекающие лодьи в опасные водовороты. Лицо капитана то хмурилось, то освещалось добрым огнем, говорившем с очевидностью, что в запутанном лабиринте прибрежных камней, утесов и отмелей он нашел безопасный проход.
— Ну, вот, — сказал Бочаров, откладывая перо, — вроде бы все. Гляди, Александр Андреевич.
И он повел управителя по карте с осторожностью, как мать ведет малого мальчонку, приговаривая: «Здесь не оступись, да здесь не споткнись». А споткнуться у Алеутской гряды было на чем. Море тут коварное, злое, усеянное подводными рифами. Суда должны были идти проливами, что те нитка в игольное ушко.
Над картой они просидели ночь. Чайки закричали над морем, когда капитан сказал удовлетворенно:
— Теперь дойдете и без меня.
В тот же день байдары отошли от Унолашки.
* * *
В Иркутске Шелихов не задержался, а, оговорив с Иваном Ларионовичем нужды компании, немедля бросился в Охотск. Как ни уговаривала Наталья Алексеевна, пробыл дома недели две, и только. Да и за эти две недели видела она его ранним утром да поздним вечером. Целыми днями по городу мотался. И то ему надо было вызнать, и это посмотреть. На упреки жены отвечал шуткой: