* * *
Портянка объявился в Чиннакском заливе с разбитой головой. Рассказ Тимофея изумил не только Баранова, но и повидавшего разное на новых землях Кильсея. Слушая Портянку, Кильсей ушел подбородком в ворот армяка и слова не сказал, только крякнул досадно.
Баранов обвел взглядом ватажников.
Феодосий, голову избочив, глядел в огонь. Единственный его глаз был полуприкрыт тонким веком.
Кондратий постукивал ребром широкой ладони о колено и тоже молчал.
Задумался и Бочаров.
— Что молчите? — спросил Баранов. — Разбой ведь это. — И повторил убежденно: — Разбой.
— Оно так, — начал Кильсей, — иначе не назовешь. Но на то Стеньке хозяин — Лебедев — волю дал. Иного быть не может.
— Нет, — развел руками Баранов, — не верю.
Заходил по комнате. Комната была большая, с
тремя высокими окнами, из которых широко открывался Чиннакский залив. Дом был новый, Баранов в нем только поселился. Рядом стояли и другие дома, подведенные под крыши, за ними видны были башни крепостцы, иные даже с затейливыми бочками и полубочками поверху. В открытых люках башен поблескивали пушечные жерла.
— Как такое быть может? — воскликнул Баранов.
В разговор вступил Феодосий.
— Может, может, — сказал ворчливо и отвел глаз от огня в очаге. — Стенька Каюмов, конечно, разбойник, но и он без хозяйского на то позволения не стал бы стрелять по байдаре. — Выпрямился на лавке.
— Голова у Стеньки небось есть все же, — поддержал Феодосия Кондратий, — знает он, что рано или поздно, а в Охотск возвращаться надо.
Баранов подался к Кильсею с надеждой, что он встанет на его сторону, но тот, наконец разлепив губы, согласился со старыми ватажниками.
— Непременно, — сказал, — была на стрельбу воля хозяина. Видать, драка на Большой земле вышла. — Качнул косматой головой. — Ей–ей, драка, иного не мыслю. Там, там, в Охотске, а скорее, в Иркутске аукнулось, а мы здесь слышим отголосок.
Мудрый был старик, попал в точку. И Феодосий, блеснув кривым оком, подтвердил:
— Верно, пиво там пили, здесь похмелье.
Кондратий, поерзав на лавке, предложил:
— А не собраться ли нам, да и вышибить их вон с Алеут?
Все оборотили к нему лица.
— Они по нашим пальбу открыли, а мы обложим их, и…
Молча взглядывавший Тимофей потрогал рукой кровавую тряпку на голове и прервал Кондратия:
— Негоже это, дядя Кондратий. Негоже. Русские русских, выходит, бить будут? Нет, негоже.
И Баранов сурово сказал:
— Дракой прав не будешь! На такое не пойдем. — Лицо его сделалось, как всегда, строгим и волевым. — Ты, Кондратий, — закончил он убежденно, — этого не говорил, и мы такого не слышали.