И еще один землепроходец вступил в круг света пылавшего очага.
Петр Дружинин заложил на Унолашке зимовье и начал промысел бобра. Но алеуты напали на зимовье и разгромили его. Российское судно сожгли. Дружинин увел ватагу на соседний остров Сиданак и построил крепостцу. Алеуты, однако, не оставляли ватажников в покое. Дружинин вышел к алеутам на переговоры, но был сбит костяной дубиной и зарезан.
— Оттого–то, — сказал Зайков, — речку, где было его зимовье на Унолашке, назвали Убиенной.
Потап рассказал о селенгинском купце Адриане Толстых, принесшем новые сведения об островах, названных позже Адриановскими, о сотнике Иване Кобелеве, ходившем на острова Диомида, с которых был виден американский берег.
— Работники это были, — сказал Потап и повторил, как хорошо продуманное и решенное, — работники.
Но всего, что знал, поведать Потап Зайков не мог. Силы его были на исходе. В конце зимы Зайков умер.
Случилось это ночью. В землянке спали, и только Баранов сидел у очага. Неверные отсветы скользили по низко нависшему потолку, и лицо Александра Андреевича, склоненное над очагом, опущенные между колен набрякшие руки то отчетливо выплывали из сумрака, то вновь погружались в тень. Баранов сидел, плотно сомкнув губы.
Неожиданно он почувствовал взгляд и оглянулся. С лавки смотрел на него немигающими глазами Потап.
— Подойди ко мне, — негромко, но ясно сказал Зайков.
Говорят, что человека судят не по тому, как родился, и даже не по тому, как жил, но единственно — как умирал. Рождаются люди несмышлеными, но вот умирают, собрав в себе все, что накопили за жизнь, и здесь–то, перед последним пределом и выкажется, выплеснется наружу, выйдет без утайки и доброе, и злое души человеческой. Труслива ли она, смела ли, мудра, или маковки от вечности в нее не запало за прожитые годы.
Баранов шагнул к Потапу.
Все так же глядя, не мигая, на него, Зайков сказал отчетливо, как давно не говорил:
— Пуп завязывайте потуже. Для жизни его крепко затягивать надо. — Передохнул и еще сказал: — И до вас ходили здесь мужики добрые, а вам дальше идти.
Потапа похоронили в мерзлой земле Унолашки.
Баранов, бросив первую горсть земли в могилу Зайкова, подумал: «Вот какие дорогие земли новые…»
Рассказы Зайкова вошли в него навсегда. Не зря, вовсе не зря Потап, преодолевая смертную муку, разговоры вел. Он мысль свою имел и своего достиг.
И еще подумал на могиле Зайкова Баранов: «В последнюю минуту не себя жалел Потап и не о себе заботу имел, но о нас». И другие слова Потапа вспомнились: «Работники это были. Работники».
Похоронив Зайкова, Баранов распорядился строить байдары. Решил, как только вскроются льды, идти морем на Кадьяк.