Крайние были вырезаны просто, а средняя с завитками, которые как бы сплетали вместе две другие. Странные чувства переполнили ее грудь, и сердце забилось чаще. Пташка подняла руку и засунула ее в дупло.
Она пошарила внутри, вздрогнула, когда какое-то насекомое поспешило увернуться от ее пальцев, вторгшихся в его владения, нащупала сложенный листок бумаги, вытащила и развернула. Сердце заколотилось еще быстрее, когда она прочла написанные изящным почерком Элис слова: «Воскресенье, после церкви, в полдень. Люблю». У Пташки в груди что-то сжалось, и мир на какой-то короткий миг пришел в движение. Она попыталась сглотнуть, но в горле пересохло, и у нее это не получилось. Дрожащими пальцами Пташка снова сложила записку и замешкалась, уже готовая положить ее обратно, однако то же незнакомое чувство, которое помешало ей помахать Элис рукой, снова ее остановило. Иногда, впрочем нечасто, Джонатан приезжал их навестить вместе со своим дедом. В других случаях он приезжал, чтобы повидаться с Элис и Пташкой вне дома, и Пташка знала, что эти встречи нужно держать в секрете от Бриджит и лорда Фокса. А теперь выяснилось, что были и другие встречи, еще более тайные. О них не полагалось знать даже Пташке. Она присела на большой корень, выступающий из обрыва, и обратила внимание, что тот отполирован так гладко, словно на нем и прежде сидели множество раз. Пташка гневно прикусила губу и заплакала от злости.
Она терпеть не могла плакать, и почти никогда с ней этого не случалось. По-видимому, где-то в глубинах ее сознания крылась смутная память о такой боли и о таком страхе, пережитых в раннем детстве, что с тех пор ничто в мире не способно было выжать из нее слезы. Но предательство Элис полоснуло ее, словно ножом по сердцу. Пташка вытирала кулаками лицо, давилась рыданиями и все-таки не могла заставить себя остановиться. Она давно считала себя неотъемлемой частью жизни Элис и Джонатана, их дружбы, она присутствовала даже в их письмах, хотя Элис сама не отдавала себе в этом отчета. Обнаружить, что они вполне могут обходиться без нее, Пташке было невыносимо. Основание ее мира пошло маленькими трещинами. Внезапно ей стало страшно, очень страшно. Казалось, эти трещины могут расшириться, превратиться в зияющие пропасти, поглотить ее и отбросить назад, в те времена, когда еще не было ни фермерского дома, ни Элис. Страх, гнев, обида вдруг выросли до исполинских размеров за те несколько коротких минут, которые Пташка просидела на корне под ивой. Когда же они отступили, она немного успокоилась, и ей вдруг показалось, что сердце у нее превратилось в камень. Она встала и бросила записку в реку. Быстрое течение подхватило ее и, покружив, унесло прочь. Пташка не сводила взгляда с белесого пятнышка, пока листок бумаги не скрылся из виду. Затем она полезла вверх по обрыву и, выйдя на солнечный свет, зашагала к дому. В голове кружились обрывки мыслей, и среди них не было ни одной определенной.