Саша очнулся от вкуса горячего сладкого чая во рту. Мария Степановна поила его с ложечки, а сама с ужасом ожидала развязки. Широкое, скуластое лицо её побагровело.
– Ой, сыночек, очнулся! Ты пей, пей…
– Мне так неудобно перед вами…
Минцу казалось, что говорит, как обычно, даже слишком громко. Прожогина мотнула головой, и форменный берет её повис на ухе.
– Помолчи, Сашенька, лучше пей! Сейчас они приедут. Искали тебя, оказывается! Везде искали… Как же ты в банду один додумался идти, солнышко моё?..
В тот же миг Саше послышался шум мотора, потом ещё одного. Два автомобиля с визгом затормозили у блокпоста. На пороге затопали; потом забарабанили в дверь. Судя по тому, как приехавшие гомонили и чертыхались, к Марии Степановне в гости пожаловало много народу.
– Едут, голубчики мои! Пойду, открою. И товарняк скоро пойдёт – совсем голова кругом…
Дежурная щёлкнула задвижкой, и в комнатку тут же ворвались Андрей Озирский с Михаилом Ружецким. Оба были без шапок, в расстёгнутых дублёнках, с прилипшими ко лбам волосами.
– Допрыгался, орёл Аравии? – Мишкины глаза метали молнии. – Что тебе на оперативке говорили, придурок?.. Человека испугал до колик! – Он кивнул на Марию Степановну. – Только и дел ей, что с тобой возиться! А вдруг крушение случится?!
– Миш, погоди, хоть сейчас-то не надо отношения выяснять! – Озирский опустился на колени рядом с лежанкой. – Сашок, ничего себе! Что они с тобой сделали?..
Андрей то ли зарычал, то ли всхлипнул. Ружецкий тем временем выскочил во двор, к врачам, и вскоре белый халат мелькнул за дверью. А Саша вдруг понял, что по-настоящему умирает. Именно сейчас, когда уже спасён.
Озирский молча смотрел на тёмный шрам от верёвки, который криминалисты называли странгуляционной бороздой. Он слушал клокочущее дыхание друга и гладил его по мокрой груди с прилипшими к коже волосами, по лицу в синяках и ссадинах.
Саша всё-таки собрался с силами:
– Андрей… – Он попытался улыбнуться. – Веталь отложил начало… Не в шесть, а в десять. Скажи Захару, пусть…
Саша уже проваливался в тёмную бездну. В ушах свистело так, словно за окнами домика бушевал ураган. Он уже не видел Озирского. Перед глазами сиял яркий, бело-голубой шар необыкновенной красоты.
– Пусть ищет… способы…
Андрей понял, что Сашок умер, и до крови закусил губу.
Мария Прожогина сдавленно всхлипнула и разразилась рыданиями:
– Бедненький… Он же с племянницей моей дружил… Любил её с самого детства! Мальчишечки, милые, да неужели он умер?..
– Горбатого и могила не исправит! – сквозь зубы сказал Ружецкий. – Андрей, давай закрытый массаж! Чего смотришь, бей! А второй раз – я… Ну! Живо! Начинай…