С появлением Георгия Ивановича Аграфена Ивановна стала следить за собой: сбривала безопасной бритвой усы под носом, подкрашивала те места, где полагается расти бровям, белую грязную косынку сменила на чистую голубую. Стала чаще бывать дома.
Захар Захарыч, мрачный и молчаливый, в желтом запачканном известью полушубке, в серых скособоченных валенках, топтался у печки и без конца курил мокрые вонючие цигарки.
Тетя шепнула мне:
— Что тут было! Дым коромыслом.
Потом улучила момент, шепотом сообщила подробности. Когда появился Георгий Иванович, старик заявил, что не соглашается на такое «незаконное вселение», что это «никакой не фатирант», а жулик и прохвост, и что он подаст в суд на Аграфену Ивановну за двоежёнство. Аграфена Ивановна кричала Захару Захаровичу:
— Я еще женщина в силе, а из тебя песок сыплется. Ну-ка, скажи, чем ты меня как жену можешь обеспечить? Повис у меня на юбке, как репей свинячий…
А слепой в ответ кричал:
— Нет моего согласия на прописку. Пусть убирается, откуда пришел. Голодранец несчастный! Всю жизнь прожил, своего угла не нажил.
На это Аграфена Ивановна возражала:
— Это еще поглядим, кому убираться придется. Мы с тобой не расписаны. Я имею свое полное право, я женщина незамужняя.
Захар Захарыч мрачно намекал:
— Ты все еще с полицейским расписана…
— Ничего не расписана — за давностью такой брак расторгнутый… А вот ты действительно здесь сбоку припека…
— Все равно зарежу, — грозил Захар Захарыч. — Спать лягете, обоих прикончу.
— Я нож спрячу, — предупреждала Аграфена Ивановна.
— Я могу и ножницами, — продолжал слепой.
— В тюрьму захотел? За одни угрозы пять лет дают.
— А мне все равно, где подыхать, в тюрьме или на воле.
В последующие дни Захар Захарыч больше не кричал, но Аграфена Ивановна на всякий случай прятала от него ножницы.
Когда мы с Захаром Захаровичем остались вдвоем, он на ощупь приполз ко мне за перегородку:
— Алеша, не спишь?
Усевшись на тетину койку, зашептал возбужденно:
— Ты вот книжки читаешь. Должен знать: можно ее привлечь за двоежёнство? Согласно уголовного кодекса.
— Во-первых, он жилец.
— А зачем тогда его спать с собой ложит?
— Законный муж исчез более двадцати лет назад, а вы с ней не регистрированы.
Старик приуныл.
— А насчет ножниц это я так, чтоб думала…
По правде сказать, меня эти ссоры мало трогали. Пришла настоящая зима и вынуждала всерьез подумать об одежде. В моей поношенной кожанке я чувствовал себя на морозе словно раздетым.
— У нас без пимов в два счета заколеешь, — с гордостью за сибирские морозы говорила Аграфена Ивановна.
Я и без нее понимал, что без валенок мне не перезимовать.