– Нет, ты мешаешь. Я не уеду, пока к нам не вернется прежняя Миррен, пока я не пойму это по ее глазам. Отвыкнуть от пагубной привычки непросто. Док Мюррей сказал…
– Значит, теперь всем известно о моих проблемах? – взвизгнула она. – Какое у вас право вмешиваться в мою жизнь? Да идите вы все к черту! – закричала она, сняла башмак и швырнула его в Бена. Он увернулся, и башмак просвистел мимо его щеки.
– Я никуда не уйду, и ты тоже останешься здесь. Ты загнала себя в свой собственный не край, а конец света. Ты выгонишь его из своего тела вместе с потом. Это будет тяжело и неприятно. Пойми, я вынужден быть жестоким ради твоего же блага, – умоляюще сказал Бен и ушел, оставив ее одну.
Трое суток она металась по дому, обливалась потом, рыдала, выла, страдая от судорог и тоски.
– Садист! Выпусти меня отсюда! Ты не имеешь права так поступать! – Ответа не было, но она знала, что он где-то рядом и стережет дверь по очереди с Дитером. Просто немыслимо, что они вытворяли с ней! Садисты! Она чуть не теряла сознание от возмущения.
Спальня в самом деле превратилась для Миррен в конец света. У нее дрожали руки, тело корчилось в судорогах. Она ругалась, проклинала всех и вся, валялась на раскладушке и рыдала, когда агония ломки скручивала ее в комок.
Бен приносил ей лишь какой-то вонючий чай из сушеной травы, который он купил у какого-то лекаришки. От этого чая пахло карболкой и дезинфектантом одновременно, а на вкус он был как моча.
Потом начались жуткие, тревожные сны. Сильвия и отец махали ей рукой, приоткрыв дверь. Она бежала к ним, но они куда-то пропадали. Зато появлялся Джек, весь в синяках, и грозил ей пальцем. Она кричала от ужаса, и к ней прибегал Бен, держал ее, успокаивал. Когда кошмар проходил и она затихала, он снова спускался вниз.
– Тихо-тихо, – уговаривал он. – Все хорошо, все правильно. Это пройдет. Скоро все пройдет.
Она визжала, когда пауки появлялись из всех углов, ползли по ее коже… Она стряхивала их с себя, дрыгала ногами.
– Выпусти меня отсюда, Бен! Сжалься надо мной! Выпусти!
Она медленно пила последнюю порцию лечебного чая и морщилась. Никакое это не лекарство, а просто пытка. Он решил ее отравить, ненавистный идиот. Теперь он хоть повесься, она будет только рада.
На пятый день она уснула, а когда проснулась, увидела солнце, которое пробивалось сквозь импровизированные шторы. На улице все казалось ярче, зеленее, синее, хотя в расщелинах еще оставался снег. Ее язык стал более гладким, и она впервые почувствовала легкий голод.
Миррен взглянула в зеркало, висевшее на стене. Оттуда на нее смотрела какая-то незнакомая гарпия с серым лицом, косматыми волосами, запавшими щеками и красным носом в прожилках. Кто это? Она поморгала, чтобы прогнать это чудище; гарпия тоже поморгала. Значит, такова реальность. Тогда Миррен вспомнила все, что случилось за последний год: Сильвия, Джек, публичный позор…