Констебли, один за другим приводившие в павильон жалких старух, которых мы видели в лесу, также испытывали недоумение при виде рыдающего отца. Удивленными выглядели и арестованные — эти-то почти наверняка никогда не видели плачущих людей, а сами, скорее всего, позволяли себе поплакать только в одиночестве или в присутствии самых близких друзей. Всех, кто находился в этом необычном павильоне, с детства учили, что проявление чувств равносильно проявлению слабости; им не по силам было постичь беспомощное состояние отца, убитого глубочайшим горем. Это было так же чуждо им, как и изображенные на стенах сцены восточной жизни.
А полицейские все прибывали и приводили новых и новых женщин. Многие совсем ослабли от болезней, но все они отчаянно сопротивлялись и ругались при этом такими ужасными словами, что уши у меня стали красными, как свекла.
— Наверное, вам лучше выйти, — сказал Райан.
Но я не могла оставить отца и так ему и ответила.
Женщин сковали наручниками: правое запястье каждой было соединено с левым запястьем соседки, потом всю цепочку завернули за колонну и сковали запястья двух крайних, образовав таким образом круг, из которого нельзя было выбраться.
Хотя мне и доводилось встречать проституток в Эдинбурге, таких жалких и уродливых созданий я еще не видела. Болезнь довела их до ужасного состояния. Лица были усеяны язвами. У некоторых почти полностью отсутствовали волосы. Раздвинутые сморщенные губы обнажали немногочисленные гнилые зубы. Эхо ругательств и жалоб гуляло под потолком павильона.
— А ну, тише! — громко крикнул Райан.
— Ты не получишь моих денег! — завопила одна из женщин.
— Нам не нужны твои деньги! — рявкнул в ответ инспектор. — Да я и не верю, чтобы у тебя можно было хоть что-нибудь украсть.
— У меня куча денег!
— Правда?
— Я их заработала, да!
— В этом я не сомневаюсь.
Полицейский привел еще одну проститутку и приковал к остальным.
— Скольких уже поймали? — спросил Райан.
— Двадцать три, — доложил Беккер. — И ведут еще одну.
— Вот что я у нее нашел, — сказал только что вошедший констебль и протянул две золотые монеты.
— Это мое! Отдайте!
— Два соверена. Больше, чем клерк может заработать за неделю. Где ты их украла?
— Я заработала!
— Расскажи кому-нибудь другому, — усмехнулся констебль. Никто не станет платить два соверена за то, чтобы поиграть с тобой в «туда-сюда-обратно».
— Констебль, — осадил его Райан и кивнул в мою сторону. Очевидно, вновь прибывший не заметил меня. — Здесь дама.
— Прошу прощения, инспектор. Мои извинения, мисс. — Полицейский покраснел. — Они, бывает, не понимают, пока не начнешь говорить с ними на их языке.