— Могут и отпустить, — осторожно произнес Владик. — Необходимая оборона…
— Оборона… — хмыкнул Гоша. — Она ж его так исковыряла, что мама родная не узнала бы, а потом еще и на остальных с топором кидалась; если б не менты, еще пара трупов была бы. Засудят! Вышку не дадут, а лет на восемь — потянет. Я вон сам-то как залетал? Первый раз: пришел из армии, пошел на танцы. Там драка — двадцать на двадцать. Ментура подкатила — все врассыпную. Троих взяли, четверых лежачих подняли. Три года — мои. Второй раз в зоне: восемь дней до срока осталось! Восемь! Пошел в сортир, а там два «волка». Побег затеяли. Там перегородка такая между одним рядом очков и другим. Они говорят, а мне слышно, но им — не видно. Стал выходить, они меня ущучили. «Или перо, или с нами», — пошел. На третий день взяли. И слава Богу, что взяли, а то эти падлы бы с меня «мясо» сделали… Четыре строгого за побег. Почти рее до звонка пахал… не чифирил, стихи в газету писал. А тут между бараками вышло. И ломы, и заточки… Троих вообще… Шлангами разлили, похватали кой-кого и меня. Еще пятак строгого. Урки и те жалели.
— Судьба… — пробормотал Серега вслух. Оказывается, вчера в двух шагах, совсем рядом, произошло ужасное, Если Гальке дадут восемь — а могут и десять! — то она, отбыв все, выйдет уже старухой. И страшно будет — на ней на всю жизнь будет кровь… Вот тебе и истина в голом виде!
— А я вот уже третий день сухой, — похвастался Гоша, — назло сионизму! И не хочется.
«Неужели я ее любил? — сам себя озадачил Серега, не прореагировав на заявление Гоши. — Мрак какой-то… Всякий раз все по пьянке, одна похоть и больше ничего. Не любят же унитаз, когда в него мочатся… Она и в школе-то была страшненькая: толстая, грубая, задиристая. И в десятом уже могла послать матом. И шлялась со всякой пьянью… И воровала. Зачем она? Для чего родилась? Чтобы убить?»
— Пошел я, — сказал Гоша. — Стихи писать.
Серега не заметил, как он вышел.
— Ты тут пропадешь, — уверенно отрубил Владик, — сопьешься или… вилку в глаз воткнут. Страшное у вас место.
— А в Москве не страшно?
— В Москве… — Владик хмыкнул. — В Москве тоже. Но там есть на что отвлечься. Все-таки есть приличные места, где можно и с людьми посидеть, что-то увидеть, услышать. А здесь… Я бы недели не прожил.
— Я тут родился, мне проще. Ладно, кончим эту тему. Гостей, конечно, гнать не принято, но мне надо на работу идти. Да и у тебя дел полно. Время — деньги…
— Я все понимаю. Тогда — пока, будешь в Москве — заходи, не прогоним. — Он уже повернулся, но Панаев взял его за плечо: