И она кончилась: люди срывали и тащили в одну кучу — в костер — все деревянные решетки с противовоздушных навесов и убежищ. В «Белой лошади» пухлая горластая баба лет пятидесяти в серьгах отплясывала на столе канкан, стуча каблуками среди пивных кружек и высоко задирая ноги, показывая свое мешковатое трико, размалеванное в кричащие цвета британского национального флага.
Брайн сидел в пивной вместе с Полин и своими родителями, осушая кружку за кружкой и громко подхватывая песню, наслаждаясь бесшабашным весельем, которое, точно порох, вдруг вспыхивало в толпе, и только часы продолжали медленно отмерять время. И все же иногда он переставал петь, чтобы вглядеться в лица, в десятки лиц, и видел за ними жизнь, встававшую перед ним с такой печальной очевидностью, что песня отступала на задний план и в конце концов становилась совсем не слышна. Все были взволнованы, потому что война кончилась, но он еще не мог поверить в это. То была пьяная ночь, пьянее, радостнее и разгульнее всех других ночей, но что она изменит для них, для всех? Завтра они проснутся с головной болью и увидят в окно те же дворы, тот же ряд уборных, услышат то же жужжание фабричных станков. Он вспомнил, как несколько дней назад, вернувшись домой с работы, увидел страницу «Дейли миррор» и ему открылось такое, чего он никогда не забудет: рвы смерти в Бельзене, картина ужасов, клещами сжавшая ему мозг. Он сложил газету, не прочитав в ней больше ни слова, — все остальное казалось неважным — и запомнил это на всю жизнь. «Нет, конец войны что-нибудь да значит, — думал он, поднимая новую кружку пива, поставленную перед ним отцом, — и многое значит: эти надоевшие грязные задворки и Бельзен, мы покончим и с тем и с другим».
Хмель притупил мысли, и теперь он блаженно улыбался — победа так победа. Полин, мама, отец сидели за столом, надрывая глотку, обнимая друг друга за плечи, и все это были люди, которых уже по меньшей мере шесть лет подряд изматывали угроза мобилизации и продовольственные карточки, воздушные налеты и военно-полевой суд. И вот все кончилось, пришла победа, победа над всем этим, а не только над немцами, так чего ж еще желать и как тут не петь от счастья на самой большой попойке, какую он только помнит?
Вера и Ситон пили с самого утра, и теперь Брайн помогал отцу идти по освещенной и в полночь Эдисон-роуд, а Полин шла сзади с его матерью и с детьми. Ситон тяжело опирался на сына, и, глотая слова, пытался извиниться перед ним, но вдруг прижал руку ко рту, чтобы удержать выпадавшие вставные зубы. Брайн крепко стоял на ногах и был достаточно трезв, чтобы идти самому и вести отца.