Брайн взял Полин за руку, и они шли теперь к пологому янтарно-зеленому склону холма. Заметив, что она прихрамывает, он озабоченно нахмурился.
— У тебя все еще болит нога, милая?
— Да, вот здесь, сверху.
— Тогда мы не пойдем далеко, — сказал он, сжимая ей руку и надеясь, что боль пройдет, как только она перестанет о ней думать.
Он застегнул начищенные до блеска пуговицы шинели и усмехнулся, поглядев на длинные темные волосы Полин, повязанные ленточкой; ее спокойное лицо, пухлые губы, белый лоб — все дышало какой-то силой. Она теперь больше не красилась и однажды даже спросила у него:
— Ты не против, если я иногда буду распускать волосы?
Впрочем, она ведь и раньше, не особенно увлекалась пудрой и помадой. Запах свежескошенной пшеницы заставил его резче ощутить грусть оттого, что они последний вечер вместе и должны расстаться на несколько месяцев, и он улыбнулся, пряча свою грусть.
— Надеюсь, мы хорошо проведем этот вечер. Она сжала его руку.
— Отпуск был такой короткий, правда?
— Но все-таки мы успели пожениться.
— Ты не жалеешь об этом?
Мимо прополз трактор, волоча за собой подводу с зерном, убранным комбайном. У молодого тракториста был оторван рукав рубахи. Его помощник улыбнулся им откуда-то сверху, с груды мешков.
— Мы еще молоды, так говорят все у нас на фабрике. Но, по-моему, лучше пожениться молодыми.
— По-моему, тоже, — сказал он со смехом. — Дольше можно побыть вдвоем.
Они поженились две недели назад, и обе семьи, а также все друзья толпились в тот день в вестибюле магистратуры, а потом набились в зал «Трафальгара», чтобы шумно отпраздновать торжественное событие.
— Тебе хорошо было эти две недели?
Она почувствовала по его голосу, что он расстроен, уже потому, что пытался скрыть это сейчас, когда они ничего не могли скрыть друг от друга.
— Мне было чудесно, — ответила она. Живот ее уже был заметен под широким пальто.
— Завтра в это время я буду в Бирмингеме.
— Я тоже хотела бы уехать. Мне тяжко с тобой расставаться.
— Знаю. Мне ведь тоже нелегко.
Она спросила почему, наперед зная, что он ответит, и все же ей хотелось услышать это от него.
— Потому что тебя со мной не будет, — сказал он. — Я часто думаю, как бы удрать из армии. Просто убежать, и все. Они меня не найдут. Мы могли бы жить в другом городе.
— Не делай этого, — сказала она. — Тебе всего два года служить. И все будет кончено.
— Вероятно, меня отправят за границу.
— Но ты скоро вернешься.
Он удивлялся, как может она говорить об этом с такой уверенностью, будто два года для нее сущий пустяк, а ему они представлялись безбрежным океаном. «Ее любовь, должно быть, глубже, чем моя, спокойнее и прочнее, если это кажется ей таким пустяковым препятствием на пути к нашей семейной жизни. Но у нее будет ребенок, скучать ей не придется».