– Ясно… Можно один совет?
– Да? – Я выгибаю бровь.
– Будь с нею добр. Она только что пережила довольно гадкий развод.
Прислонившись к холодильнику, я складываю руки на груди.
– Мы просто развлекаемся, вот и все.
Он снимает свои очки и начинает тщательно протирать их платком.
– Все это весело лишь до тех пор, пока кому-то не станет больно, нет?
– При всем уважении, то, чем мы с ней занимаемся, вас не касается.
– Разумеется, но…
– Она взрослая женщина и знает, что делает.
– Да, но знаешь ли ты?
Я хмурюсь.
– В смысле?
– У меня есть ощущение, что ты ведешь очень опасную игру, Ронан. Такую, которая впоследствии причинит боль многим людям. Знаешь, что я думаю?
– Просветите меня.
Карл смотрит на меня так, словно может видеть сквозь все мои стены.
– Я думаю, ты гонишься не только за славой, но за чем-то еще, что мы с Рэйчел не в состоянии тебе дать. Я могу ошибаться, но это случается редко.
Возвращение Рэйчел вынуждает нас замолчать, и я заставляю себя разжать челюсти, чтобы улыбнуться ей, пока она внимательно наблюдает за нами.
– О чем это вы разговаривали? У вас такие серьезные лица.
Глядя на Карла, я беру Рэйчел за руку. Подношу ее к губам и целую.
– Ни о чем важном.
– Так что ты думаешь, Карл? – Она улыбается нам обоим. – Как по-твоему, Ронан взорвет мир искусства?
Он откашливается, но убрать с лица выражение обеспокоенности у него не выходит, и у меня, пока я смотрю на него, возникает ощущение, что в глубине души он хочет, чтобы я отказался от их помощи. Своим молчанием он предоставляет мне шанс поступить правильно и уйти от Рэйчел, но дело в том, что мне надоело поступать правильно. Впервые в жизни я хочу думать лишь о себе.
И продолжаю молчать.
– Я в этом нисколько не сомневаюсь, Рэйчел. Вопрос в том, мальчик мой… – он поворачивается лицом ко мне, – готов ли ты сам?
Итак, игра продолжается, но я нисколько не удивлен. Дело в том, что несмотря на все свое беспокойство о Рэйчел, Карл не может скрыть жадность, которую написана у него на лице. Он хочет мои работы так же сильно, как Рэйчел хочет меня самого.
Я пожимаю плечами.
– Я позвоню своим контактам в The New York Minute, The City и Vanity. Кто-нибудь из них набросает твою биографию. Нам нужно начать генерировать шум. Ты показал мне все, что у тебя было? Ты сейчас работаешь над чем-то еще?
Кивнув, я коротко описываю ему идею того, что мне хотелось бы сделать дальше.
– О! Ну ты, негодник! – Он взволнованно потирает руки. – Это будет великолепно.
Остаток часа они проводят, обговаривая детали и размечая все мои будущие шаги на дороге к успеху (или к погибели). По мере того, как их голоса, заполняющие мою кухню, начинают сливаться в бессмысленный шум, у меня перед глазами возникает образ из прошлого: моя мама, стоящая на коленях и перевязывающая загрубевшие, покрытые мозолями руки отца.