— Пока ничего не думаю… Я его просто не знаю. Но если он искренний большевик, то…
— А если б даже искренний?.. Пусть только создаст хоть одну офицерскую чека, и тогда для нас все двери отперты. Чуете, чем пахнет?
— Отлично чую. Но в таком случае самому Подвойскому не сносить головы…
Вдруг процессия замялась, задержалась, скомкалась, остановилась. Дорогу перерезал обоз. Мы вышли из толпы. Я взглянул вперед.
Первой за гробом в глубоком трауре шла Мария Диаман под руку с другой женщиной. Я узнал ее сразу. Это была Изабелла Дуэро, красавица, испанка, любовница известного богача Рулева. Теперь она делала новую карьеру — у комиссаров.
Унылый, медленный, замирающий звон редкими ударами проливался в холодном воздухе пасмурного, неживого дня. Понурая четверка черных лошадей остановилась у небольшой коричневой церкви. Кругом все было бело.
Издали слабо доносилось похоронное пение.
Из остановившегося автомобиля поспешно вышел человек и снял шляпу. Сквозь золотые очки остро поблескивали наблюдательные, беспокойные глаза. Он провел рукой по рыжей голове, заторопился впереди и остановился у входа в церковь.
— Смотрите, — сказал Леонтьев. — Вот этот рыжий… в стеклах… Знаете, кто?
— Кто-нибудь из них?
— Это — Урицкий.
Прищурившись, я придвигался к нему, всматриваясь в эту фигуру, стараясь подойти вплотную.
— Вы с ума сошли, — тревожно заговорил мне на ухо Леонтьев. — Куда вас несет?
— Любопытно.
— Остановитесь! Разве вы не знаете, как сейчас чекисты наблюдают за всеми нами.
Я остановился.
В ту же минуту почти рядом с Урицким я увидел Женю. Она стояла печальная, вся в черном, тоже в трауре, как и Мария Диаман.
Какая-то сила рванула меня вперед, и в тот же миг я почувствовал, как чья-то рука крепко схватила мою руку.
XIX. Разговор по телефону с чека
— Арестован! — мелькнуло в голове, на короткий миг приостановилось сердце, напряглись мышцы, и, стараясь высвободиться из схвативших меня железных тисков, я дернулся — напрасно!
Тотчас же я обернулся. На угловатом лице Леонтьева двумя выдавившимися буграми выступали и двигались крепкие скулы. Он смотрел на меня в упор. Я услышал его голос:
— Ни с места! Ни шагу!
— Что с вами? — спросил я с удивлением.
— Не пущу!
— Вы бредите… Что вам показалось?
— Это неважно. Но вы забыли, что вы здесь не одни.
— Неужели вы предположили, что я…
— Ничего не предполагал.
Мы прошли несколько шагов. Леонтьев начал:
— Вы ведете себя, как заговорщик. Зачем вы бросились вперед?
— Уж, конечно, не для того, чтоб убивать.
Оскорбленный его силой, все еще чувствуя боль в покрасневшей браслетом кисти руки, я недовольным тоном ворчливо бросил ему вопрос: