— Понятно… — Силва прекратил расспросы.
Большой Топор вновь припал к сосуду с клархой, словно был какой-то бездонной бочкой. Оторвавшись от посудины, он повернулся к музыканту и заговорил повелительным тоном. Обруч на голове у Дария перевел его слова:
— Эй, Диир Ниир, давай, сыграй еще что-нибудь для наших гостей!
Тот опять принялся перебирать струны, и новые звуки полились над поляной. Вряд ли они показались бы прекрасными утонченным ценителям, но, по мнению Тангейзера, были очень даже ничего. О чем он и не замедлил сказать греющей ему левый бок Уле Люме — правый грела мама. Уля возражать не стала — она продолжала с интересом разглядывать аборигенов. И еще она знала, что с музыкальным слухом у Тангейзера большие проблемы.
На этот раз хлопали и гудели поменьше и потише, чтобы не очень тревожить задремавших старейшин, зато Троллор вдруг начал подсвистывать музыканту, и получилось совсем неплохо. А потом не выдержала Уля Люма — она вскочила и продемонстрировала собравшимся один из танцев родных Южных островов. И сделала это так зажигательно, что старцы проснулись, вождь вновь сел, его жены заерзали, с завистью глядя на ловкую девчонку, и даже представители культа Иуух Руух вполне благосклонно и в такт начали покачивать головами.
— Ничто так не способствует сближению народов, как искусство, — вдруг изрек Илис, когда танец кончился.
— Прекрасное замечание, — одобрительно взглянул на танкиста Хорригор. — Жаль, что не всякое искусство и не всегда.
Большой Топор наставил бинокль на замершую в сторонке от расстеленных шкур Улю и поводил рукой перед собой, словно рассчитывая, что она и на самом деле теперь находится рядом с ним. Опустил бинокль, энергично потер колени и выдохнул:
— Хок!
И транслятор добросовестно перевел: «Еще!»
Уля улыбнулась и повернулась к танку.
— Бенедикт, найди, пожалуйста, что-нибудь медленное… и проникновенное!
Некоторое время все было тихо, а потом из бронехода сошла на поляну музыка. Она зашагала отрывистым струнным вступлением — и его сменил берущий за душу негромкий чистый голос певицы…
Вот так она плачет, а так смеется,
А так играет у края ветра,
Вот так ей спится, а так поется
Там, где не пел ни один из смертных,
Там, где ни ангел и ни бродяга
Не оставляли следов от века,
Там, где так больно и где так ярко,
И где слишком жарко для человека…
Уля вновь танцевала. Но это был уже совсем иной танец — медленный, плавный, скользящий, вызывающий желание взлететь в небо. Все зачарованно смотрели на девушку, местный музыкант забыл о своем полене со струнами, а Билла даже невольно приоткрыл рот — военнослужащему вооруженных сил Шавьерии такое было явно в диковинку.