Уехала тетя Лиза с Тойни и Арво. Скоро мы получили письмо от них. Странно, в Эстонии не было колхозов, дядя и тетя устроились в батраки к помещику, у которого был целый скотный двор скота, прямо, как до революции.
Самого помещика не было. В доме жила хозяйка с маленькими детьми, некому было работать. Дядя в письме советовал съездить в какой-нибудь большой город, он выслал нам целый список товаров, которые там, в Эстонии, можно будет обменять на продукты, чтобы как-нибудь выжить. Тети поехали за товаром в Москву. Мне тоже хотелось поехать с ними, но они отказались взять меня. К тому же, младшая тетя оставила на меня лавку. И еще я с бабушкой должна была ходить в церковь: там был склад колхозного овса, за которым мы должны были следить. С поля начали приходить мыши. На ночь мы относили туда нашу кошку и запирали ее. Но она одна не могла съесть всех мышей, и нам приходилось занимать кошек у соседей.
В церкви было жутковато. А бабушка без меня даже и днем туда не ходила. Казалось, она боялась икон, которые лежали грудой в углу. Она прикрыла их соломой, чтобы их не было видно. Иногда я выносила иконы на улицу, на свет. Мне хотелось рассмотреть, что на них нарисовано. Они были темные, кроме больших глаз ничего не было видно. Бабушка почему-то волновалась, говорила:
— Не надо, положи на место, пусть лежат, может, еще нужны будут.
Утром девчонки, как всегда, проходя мимо моего дома стукнули в окно. Я вышла. Шура Бармина и Наташа Епишина шли впереди и о чем-то тихо говорили. Обычно они никогда не говорили тихо. Я начала прислушиваться.
— Он скоро помрет, от этого не вылечиться.
— Кто помрет? — спросила я.
— Сталин, — ответила Шурка и покраснела.
— Кто вам сказал?
— Из Москвы женщина приехала менять вещи. Она говорила, что у Сталина рак горла и что он скоро умрет. Только никому про это не говори, за это посадят.
— Машина!
Мы побежали. Возле моста есть яма, шофер притормозил, мы влезли в кузов. Недалеко от Бролина, опять у мостика, мы слезли — шофер и не заметил нас, мы тихо просидели в уголочке у кабины.
Первой в класс вошла Мария Ивановна, села за стол, открыла журнал, спросила у дежурного, кто отсутствует, потом, как всегда, долго возила пальцем по списку наших фамилий в журнале. В это время в классе тихо. К доске пошел Яшка Павлов, мы зашелестели, зашептали, Мария Ивановна повернулась в профиль. У нее передние зубы далеко торчат, и ее рот никогда не закрывается… На прошлой неделе она встретила где-то старшую тетю и пожаловалась, что у меня очень неважные дела с русским языком, много грамматических ошибок, непонятно, о чем я думаю на уроках. Давно уже как-то так получилось, что старшая тетя, когда слышала обо мне что-нибудь нехорошее, тут же громко и будто даже с удовольствием пересказывала младшей тете, а она, покраснев, как ученица, выслушивала ее.