Свида видел, как во взглядах некоторых пассажиров вспыхнули злобные огоньки.
— Вы видели венгерский «бичко»[14]? — продолжал агент. — Не успеете опомниться, как он очутится у вас между ребрами. А за что? Только за то, что вы хотите честно заработать кусок хлеба?
— Это мы еще посмотрим! — вскочил с места бледный, худой парень и энергичным жестом отбросил со лба волосы. — Пускай только кто-нибудь попробует отнять у меня работу!
Люди возбужденно заговорили, зашевелились. Видно, нервы у всех натянуты как струны. Агент помолчал, отирая платком жирный подбородок, и удовлетворенно огляделся.
Свида чувствовал, что его тоже будто наэлектризовали. Он готов был пробиться сквозь лес из ножей, лишь бы получить работу. Как он станет работать — пусть сам пан бог будет тому свидетелем! Он всеми своими мышцами ощущал радость труда…
Как медленно идет поезд! Юрко готов был упереться плечом в стенку вагона и толкать его, толкать, только бы хоть немного ускорить движение паровоза.
А поезд, делая крутые повороты, шел и шел по береговой долине. Синие вечерние сумерки спускались за окном. Вдалеке виднелись высокие трубы кирпичных заводов. Трубы не дымили. Они казались угрюмыми и мертвыми в предвечерней мгле. Поезд вез рабочую силу для Конта — владельца этих заводов.
Но зачем фабриканту Конту понадобились рабочие из далеких верховинских сел?
Поезд без гудка, украдкой подошел к станции и, тяжело отдуваясь, остановился. Еще из окон вагона пассажиры заметили, что на привокзальной площади необычное оживление: сновали взад и вперед конные полицейские, раздавались возгласы, ропот; площадь была окружена цепочкой безмолвных солдат.
— Не война ли, часом, началась? — ужаснулся худой парень, тот, который обещал уничтожить каждого, кто помешает ему работать.
— Нет, полиция и солдаты пришли, чтобы защитить вас! — развязно и угодливо ответил агент.
«Нас защищать? — с горькой усмешкой подумал Юрко Свида. — Какая честь — нас будут защищать полицейские и солдаты! От кого?»
Юрко беспомощно бросался от окна к окну: начальник поезда строго-настрого приказал никому не выходить из вагонов. В первую минуту Свида ощутил желание кинуться в гущу толпы и избить этих людей: они не подпускали его к долгожданной работе. Но то, что он увидел, сразу охладило его пыл, ноги, казалось, налились свинцом, и только мысль продолжала лихорадочно работать, ища разгадку.
В темноте на площади вспыхивали кое-где огни факелов. Свида ощущал горячее дыхание толпы, слышал ее сдержанный ропот, готовый разрешиться гневным взрывом. Ропот на мгновение утихал, и тогда становился явственно слышен детский плач.