И тут появились эти двое. Обычные вернисажные барыги мелкого пошиба: припоздали к разгару ярмарки, теперь вяло клюют остатки по обочинам; неторопливо вертят носами, тащатся по тропе — к старухе.
Внезапно стало жарко, Серегин рванул ворот пуховика, расстегнул молнию. Вдали свистнула электричка, приближаясь к станции. Вернисажники остановились около бабки. Один ковырнул ногой снег рядом с книгой. Поднял ее, раскрыл. Барыги переглянулись, и Серегин на расстоянии почувствовал, как они внутренне напряглись — сделали стойку. Повернулись к старухе, видимо, спросили о цене. Та прошамкала короткий ответ — Серегин прочитал по губам — «тысяча».
Электричка медленно подползала к платформе. Один из барыг копошился в бумажнике, отсчитывая купюры. Нестерпимо ярко блестело в синем небе солнце.
Серегин резко оттолкнулся от дерева. Бежал легко, красиво. Уже на подлете к вернисажникам почувствовал, что ноги заскользили по льдистой тропинке, понесли его вперед — он просвистел мимо барыг, будто на коньках. Выхватил Швайпольта. Не снижая скорости, прыгнул с тропы в сугроб и рванул к платформе. Как в кино.
Молотил ногами по снегу, рвался к платформе. Слышал за спиной злое пыхтение тех двоих. На бегу сунул Швайпольта за пазуху. Уцепился руками за край перрона, подтянулся, забросил ногу. Почувствовал, как сзади его схватили за пуховик. Лягнул не глядя — раздался треск, затренькала по перрону мелочь, накладной карман остался в руках догоняющих, деньги разлетелись. Увидел, как двери электрички закрываются, а от домика станции бегут дежурные с сосредоточенными и злыми лицами. Метнулся в смыкающуюся щель, двери ударили его по спине и груди. Но влез, протиснулся, упал на холодный и грязный пол тамбура.
Состав вздрогнул и тронулся. В дверном окне проплыли ошалелые физиономии запыхавшихся барыг и разочарованные — дежурных. Серегин, все еще сидя на полу и чувствуя в горле быстрые толчки сердца, нащупал за пазухой твердый кирпич Швайпольта и подумал отстраненно: а старуха-то, верно, по-прежнему спит на тележке — так ничего и не заметила.
Пейзаж за окном ускорился — электричка набрала ход. Серегин встал, кое-как отряхнул грязь с колен. Достал Швайпольта, обтер рукавом, снова вложил за пазуху. Никому не показывать. Не тащить на «Вернисаж», там непременно кинут. Атрибутировать книгу инкогнито у двух разных оценщиков и сбыть по-тихому — тому, кто даст больше. Или отнести прямиком в московский офис «Сотбис», пусть разбираются. Или никому не отдавать, сохранить у себя талисманом, знаком семейного дела, манком для удачи. Сокровенной радостью. Да, пожалуй, именно так. А пожить пока у Ольги с этим ее извиняющимся типчиком…