– А что же он в тот вечер у вас-то сидел? – спросил Дитрих, и Махоня почувствовал, как напрягся – едва-едва – его голос.
– Да встречался он с кем-то. – Толстая Гертруда почесала, вспоминая, щеку. – Да вот же, с Гольдбахеном, пожалуй, дольше всего он в тот вечер языком чесал. Это бывший наш господин советник, вторым человеком в городе был, пока «башмак» на вольности городские не наступил. Арнольд Гольдбахен – хотя, сказать по правде, нынче-то ему хорошо, если «Купфербахеном» удалось бы назваться, а то и меди он в кармане не сыщет. Раньше-то жил он в своем доме, в три этажа, подле рыночной площади, а нынче ютится в руинах у Луговых ворот.
– И что ж тогда он делал в кружале господина Йоге, со своими медными грошиками? Вылизывал тарелки?
Но уж на это Толстая Гертруда отвечать не стала: не то не зная, что ответить, не то не зная – как. Потопталась минуту-другую, высморкалась, откашлялась, развернулась необъятной своею кормою и, словно дракон от святого Георгия в пещере, скрылась во тьме корчмы.
– Полагаю, – сказал задумчиво Дитрих, – самое время нам отвлечь доблестного Ортуина Ольца от его разговоров с бедолагой Проттом.
* * *
– Знавал я одного астролога – еще как служил у епископа во Фрауэнбурге, – Херцер ухватился за ножку каплуна, махнул кинжалом, после чего воткнул кинжал в стол, а ножку – себе в пасть и на некоторое время замолчал, прожевывая мясцо с урчанием и причмокиванием. Бросил обглоданную кость под стол, на радость крутившимся под ногами псам трактирщика. Вытер пальцы о рыжую бороду. Глотнул из кружки так, что пена полезла изо рта, делая его похожим на бесноватого. – Так вот, знавал я одного астролога, и тот высчитал по звездам, что нынешний век – последний. А впереди – только мор, глад, паденье нравов и вострубленье ангелов. Где ж тут держаться клятв простому человеку?
Хуго Долленкопфиус поднял над миской с хлебовом белесые волосенки бровей да растрепанной челки, пошевелил неопределенно измазанными в чернила пальцами, но так и не сказал ничего, уткнулся снова в юшку. Мерно зачерпал ложкою.
Молодой же Дитрих дернул плечом:
– Не знаю, – сказал, пощипывая кусок хлеба над стоящим перед ним на деревянной дощечке уполовиненным куском колбасы с хреном, – не знаю, как там с астрологами, но верю я, что Господь, в милости своей, всегда предоставляет нам шанс выправить то, что наворотили мы в своей жизни, что вывернули наизнанку и за что нам пред Господом и людьми стыдно и страшно. Всем дан второй шанс, иначе жить в мире было б совершенно невыносимо.
– И каков же твой второй шанс? – Херцер потянулся к каплуну, отодрал от него кусок грудины, зачавкал белым мясом.