Этот человек не имел понятия о грехе и, должно быть, древние церковные каноны не всегда уместно предъявлять современным грешникам, которые и так всю жизнь были лишены Святого Причастия. Одно лишь ясно: сразу допускать к таинству подобных людей тоже нельзя. Тот невольный убийца так и не пришёл больше к отцу Ростиславу, но священник тешил себя надеждой, что он обратился к другому пастырю.
Теперь батюшка отчётливо улавливал сходство между тем великаном и новым посетителем. Мужчина, между тем, купил несколько свечек и ставил их перед образами. Затеплив свечку, он на несколько минут задерживался перед иконой, истово крестился и кланялся – во всяком случае, внешние приёмы благочестия были им усвоены. Затем посетитель вновь приблизился к священнику и спросил, когда будет исповедь. «Завтра в 8 утра».
«Я не причащался 6 месяцев. Хотел бы завтра поисповедаться и причаститься».
«Где вы причащались в последний раз?»
«В тюрьме».
«За что сидели?»
«За убийство».
«Вот оно!» – подумал отец Ростислав, которого снова пронзила дрожь, но он ничем не выказал своего беспокойства.
«Вы раскаялись в содеянном? Исповедали этот грех перед священником?»
«Я не виноват. Не я убил».
«Сколько лет вам дали?»
«Восемь».
Повисло тягостное молчание. Священник продолжал вглядываться в лицо собеседника.
«Почему вы так на меня смотрите?»
Отец Ростислав не отвечал. Взгляд серых глаз гостя так же буравил его, словно пришелец пытался загипнотизировать собеседника. Они с минуту, молча, поедали глазами друг друга, и ни один не отводил взгляд.
«А на тебе печать» – нарушил молчание отец Ростислав.
«Какая печать?» – моргнул незнакомец.
«Каинова».
Серые глаза посетителя метнулись куда-то в сторону. Ни слова не говоря, он развернулся и вышел из церкви. Священник услышал, как взревел мотор автомашины и через минуту всё затихло.
В моей жизни присутствует малоприятная закономерность: ничего не получается с первого раза, первый блин всегда комом. Затем, набив шишек, потом и кровью я обычно достигаю цели, проявив известное упорство и даже упрямство. При этом иногда оказывается, что вожделенная цель того не стоила, но обвинять некого – сам добивался. В восьмилетнем возрасте мама отвела меня в музыкальную школу, в которую я не поступил из-за отсутствия музыкальных способностей. Однако маме сильно хотелось, чтобы её сыночек получил музыкальное образование и меня отдали в подготовительный класс. Выяснилось, что всё-таки я в музыкальном отношении не совсем безнадёжен и со второго раза меня приняли, да ещё в скрипичный класс, где слух должен быть особенно выдающимся, а не в фортепианный, как планировалось. Произошло это в середине учебного года. Таким образом, я отстал от прочих по такому важному и сложному предмету как сольфеджио и так никогда своих одноклассников и не догнал, главным образом потому, что преподавательнице было на меня наплевать, и она палец о палец не ударила, чтобы как-то помочь мне. По специальности же (то есть в игре на скрипке) я преуспел больше, но через год обучения совершенно охладел к инструменту и валял дурака, мучая учительницу. В конце концов, музыку бросил, несмотря на сопротивление мамы.