На пятый день Лука показался на улице. Левый пустой рукав его щегольской когда–то черкески был выше локтя заколот английской булавкой. Плечо неестественно топорщилось вверх.
Провожаемый любопытными взглядами соседок, шел Лука посредине дороги, опустив голову и ни на кого не глядя, словно боялся, что его кто–нибудь пожалеет…
После Чеснока приехало еще несколько казаков и иногородних, изувеченных на германском и турецком фронтах.
Шла вторая неделя после отъезда Андрея, а Марина все еще жила у Семенных.
Григорий Петрович понимал всю неловкость своего положения, но не решался отослать Марину к ее тетке и откладывал это со дня на день.
В воскресенье, встретясь с ним в церкви, атаман спросил:
— Никак, сына женил?
— Не успел, Семен Лукич.
Свинцовые глаза атамана с укоризной уставились на смутившегося старика:
— Это что ж выходит: Гринихину дочку сыну в полюбовницы взял?
Краска стыда залила лицо Григория Петровича. Гневом и обидой прозвучал его голос:
— Стар я, Семен Лукич, чтоб мне такие слова слушать. Не моя вина, что сыну двух дней дома побыть не дали…
К атаману подошел богатый казак Сушенко, церковный староста. Подавая атаману просвиру, он с притворной ласковостью проговорил:
— Здравствуй, Петрович! Что, проводил сына–то? Бедовый он у тебя! На старого, всеми уважаемого человека руку поднял…
Атаман перебил Сушенко:
— На сына его я отдельскому атаману донесение послал. За такие дела кресты посымают и в рядовые разжалуют. А девка чтобы завтра же у матери была!
Всю дорогу от церкви Григорий Петрович шел угрюмый, не замечая поклонов встречных, а придя домой, послал Василия к Богомолову просить линейку.
Марина, узнав, что ее собираются отвезти к тетке, стала нехотя собираться.
Во дворе хлопнула калитка. Григорий Петрович взглянул в окно. По двору важно шествовала Гриниха, боязливо косясь на Жучку и придерживая рукою новую шелковую юбку.
Марина, увидев мать, бросилась в сени и взобралась по лестнице на чердак.
Гриниха вошла в кухню, окинула ее быстрым взглядом и набросилась на Григория Петровича:
— Куда дочку мою дел? Зараз же отдай дочку, а не то ославлю на всю станицу! И где ж это видано — сперва сын твой меня осрамил, а теперь и ты взялся!
Григорий Петрович, стоя у печки, тихо пробурчал:
— Сама себя срамишь на старости лет…
Гриниха яростно замахала перед его лицом руками:
— Говори, где ты ее прячешь? Все одно, люди ее в твоем дворе видели!.. Добром не отдашь, атаман заставит!
Лицо Григория Петровича стало суровым:
— Вот что, Власовна! Мы с твоим Иваном друзьями были — вместе у покойного Бута батрачили. Да и ты, сдается мне, частенько там работала. Помнишь, как мы с Иваном тебя от Павла Бута обороняли?