Едва ли не наиболѣе характерной чертой русскаго рабочаго движенія въ періодъ революціи является, безспорно, необычайное заостреніе классовой борьбы. Было бы наивно отрицать наличіе до войны и революціи антагонизма интересовъ русскихъ работодателей и рабочихъ, настаивая на чисто патріархальныхъ отношеніяхъ между ними; но преувеличенымъ явилось бы и объясненіе остроты классовой борьбы въ промышленной области однимъ только наличіемъ фактически-обострившихся взаимоотношеній. Нѣтъ, значительная роль сыграна въ этомъ отношеніи и предвнесеннымъ извнѣ насажденіемъ теоретически, якобы, «законной» классовой борьбы въ столь острыхъ формахъ. Пропаганда «твердокаменныхъ» основъ марксистской догмы сводилась въ русскихъ условіяхъ именно къ разжиганію классовыхъ противорѣчій, къ лубочному изображенію глубины этихъ противорѣчій и способа ихъ разрѣшенія. А тутъ еще война, отвергая многія, если не всѣ сдержки, стала вносить въ психику русскаго человѣка стихію злобы, ненависти, вражды. Ясно, что при подобнаго рода дрожжахъ тѣсто классовой борьбы стало всходить необычайно быстро и принимать строго-опредѣленныя формы. Духъ злобности насаждался столь упорно въ теченіе всей войны, проповѣдь эта находила столь подходящую почву въ низахъ, и безъ того обозленныхъ тяготами жизни, что не приходится, въ сущности, удивляться пышному расцвѣту цвѣтовъ зла въ революціонную эпоху. Милитаризмъ эпохи 1914—1917 гг., насаждая ненависть къ врагу внѣшнему, косвенно способствовалъ зарожденію ненависти и къ тѣмъ, кого въ разныхъ слояхъ считали врагомъ внутреннимъ, т. е. помѣщикамъ — въ крестьянской средѣ — и фабрикантамъ — въ рабочей. Война, по существу своему, не могла явиться школой любви, гармоніи, соціальнаго мира, уваженія къ человѣку, какъ таковому. Есть ли удивительное въ томъ, что въ мало-культурной русской рабочей и крестьянской средѣ дыханіе войны оставило слѣдъ въ видѣ заостренія классовой борьбы, внесенія въ нее зоологической злобности съ ея девизомъ «человѣкъ человѣку — волкъ».
При слабомъ развитіи въ Россіи фабрично-заводскихъ предпріятій соціально-политическая роль рабочихъ должна бы быть ограниченной и сравнительно небольшой. Однако, сдѣлана была искусственная попытка слѣдовать рабски за догмой вульгаризированной марксистской теоріи, копируя образцы странъ промышленно развитыхъ, какъ Германія, Англія, Бельгія, Франція и т. д. Рабочимъ кругамъ задолго еще до революціи 1917 г. прививалась идеологія «избраннаго» класса, призваннаго сыграть громадную міровую соціально-политическую и даже моральную роль. Взваленная на плечи рабочаго класса тяжесть оказалась ему явно не по силамъ. Ни соціально-экономическая обстановка, ни классовая подготовка, ни моральное сознаніе не способствовали осуществленію рабочаго мессіанизма. Подхвативъ дружно максималистическіе лозунги, настойчиво добиваясь несвойственной ихъ численности и экономическому значенію роли, рабочіе съ самаго начала революціи стали проявлять не столько идеалистическое стремленіе охраны обще-государственныхъ интересовъ, сколько жадно-эгоистическую тягу къ защитѣ интересовъ — даже не классовыхъ, а цеховыхъ, групповыхъ и, зачастую, личныхъ. Громя на словахъ узкое корыстолюбіе владѣющихъ классовъ, вожаки рабочихъ на дѣлѣ увлекали рабочія массы именно на путь чисто животной борьбы за существованіе. Теорс тически-п и аномѣрная и идеалистическая въ своей основѣ классовая борьба стала на дѣлѣ сводиться къ зоологическому завладѣнію цѣнностями и матеріальными благами, принадлежавшими владѣльцу даннаго предпріятія. Доходы съ захваченныхъ предпріятій распредѣлялись между рабочими