В коридоре Анисим Михайлович взял Храмова под руку и заговорил совсем другим тоном, очень доверительно:
— Вам когда-нибудь приходилось заниматься редактированием?
— Нет. — Храмов чувствовал себя удивительно свободно с этим человеком, хотя они были знакомы всего пятнадцать минут. — А почему вы спрашиваете?
— Не хотите попробовать?
— А это что?
— Очерки, статьи, рассказы.
— На русском?
— Да. Переводные. С английского. Я потому и говорю с вами, что вы знаете язык.
— И оригиналы есть?
— Есть. — Анисим Михайлович остановил его в небольшом холле. — Хотите попробовать?
— С удовольствием.
— Подождите меня.
Он вернулся с голубовато-серой папкой в руке.
— Вот. Здесь сорок страниц. И оригиналы. Сможете принести через неделю?
— Постараюсь. А править прямо на этих страничках?
— Да.
— Карандашом?
— Можно чернилами.
— Ясно.
— Запишите на всякий случай мой рабочий телефон.
Храмов спрятал папку в портфель, записал телефон. Анисим Михайлович протянул руку.
— До свидания.
Рука у него была мягкая, как пастила…
Шагая к центру, Храмов мысленно восстанавливал секунда за секундой свой краткий, но так неожиданно закончившийся визит в редакцию. Скоропалительность, с которой Анисим Михайлович сделал свое предложение, его удивляла. Но, может, так вообще принято в журналистской и литературной среде?
Не менее удивительным было разительное несоответствие внешности этого человека и его имени. Анисим… Храмову представлялось, что обладатель такого имени должен, во-первых, жить в деревне, а во-вторых, быть дюжим, ражим мужиком. Или, наоборот, затюканным, облезлым мужичонкой. Это, конечно, из области фантазии, но, во всяком случае, Храмову так подсказывало воображение: Анисимов он до сих пор в жизни не встречал…
Вечером он с неведомым доселе удовольствием принялся за работу. В папке оказались две статьи и рассказ. Бумага необыкновенно белая и плотная, шрифт на машинке явно не наш — заметно мельче, и рисунок букв другой. Анисим — так стал звать про себя Храмов скорого на решения заведующего литературным отделом — дал ему второй экземпляр, из-под копирки. Ну, да, понятно: если он, Храмов, только зря измарает этот экземпляр, у Анисима останется для работы первый.
Сначала Храмов прочел все насквозь. Перевод был плохой. Собственно, не перевод, а подстрочник, калька. Непохоже, чтобы переводил русский. Статьи посвящены Америке.
Затем он приступил к правке, сверяясь с английским оригиналом. Правил все-таки карандашом, чтобы после обвести чернилами.
В школе за сочинения он неизменно получал пятерки, ошибок не допускал. Значит, кое-какая культура языка у него есть. А сейчас он видел перед глазами вывернутые наизнанку, скособоченные, искалеченные фразы. Эта работа представлялась ему работой костоправа, починяющего вывихнутые руки и ноги.