— А неплохо здесь, — сказал Павел.
Уткин не расположен был к лирическим отступлениям. Он как будто начинал испытывать нетерпение.
— Ты что-то должен мне передать.
— Должен, но не передам, — улыбаясь, ответил Павел.
— Нашел время веселиться. В чем дело?
— Шучу. Получишь, но не сейчас. Не повезу же я товар обратно.
— Спрятал?
— А ты как думал? После заветного свиданья с собой таскать буду, что ли?!
— Правильно сделал. Где?
— Вот здесь отмечено. — Павел вынул из портфеля сложенную гармошкой туристскую схематическую карту, отдал ее Уткину. — На ней есть несколько отметок. Нужная тебе — на двадцать третьем километре.
Уткин убрал карту в карман.
— Спасибо.
— Сам возьмешь или, может, мне привезти? — спросил Павел.
— Пусть пока там полежит. — Уткин отодвинул пустую тарелку, уперся локтями в стол. — У меня к тебе просьба будет. Помоги в одном деле…
— Смотря какое дело.
— Не очень трудное.
— Мне по инструкции положено тебе помогать, — сказал Павел. — Но учти — время подпирает. Я ведь торчу здесь уже сорок дней.
— Это много времени не займет.
— Тогда говори.
Уткин сунул в рот сигарету.
— Подари зажигалку.
— Понравилась? Последняя модель — пьезоэлектрическая, — не без гордости сказал Павел, вынимая из кармана зажигалку.
Павел тоже закурил.
— Так вот какая штука, — начал Уткин. — У меня сосед есть, в горжилуправлении работает. Мы с ним вроде бы неплохо подружились. И на рыбалку ходим, и о политике толкуем, и в картишки перебрасываемся… Он из тех, знаешь, без страха и упрека, хотя и простоват немного… Так вот, в последнее время не нравится он мне. Исчезла естественность в общении, а это знак плохой. Такое впечатление, что он меня одного в своем доме не оставит — побоится, украду что-нибудь. Скажем, телевизор… — Уткин замолчал, раздумывая.
Бузулуков вставил слово:
— В таких ситуациях надо уходить на запасную базу.
— Легко сказать… Столько труда стоило легализоваться! — Уткин загасил окурок. — Нет, сначала надо убедиться. Может, мне только мерещится?
— Понимаю.
Павел отметил про себя, что, по всей вероятности, запасной базы Уткин себе заложить пока не успел.
Было невооруженным глазом видно, что агент очень неспокоен. От Павла не укрылось, как его передернуло, когда были помянуты рубли и марки. У Павла это вырвалось почти непроизвольно, он даже на миг испугался, что слишком много себе позволил, но Уткин проглотил горькую пилюлю как привычное, хоть и противное лекарство. Значит, давняя оговорка гложет его постоянно, словно незалеченная язва.
По правде говоря, наблюдать душевные терзания врага было, с одной стороны, интересно, а с другой — не очень-то приятно. Какой-то осадок образовывался. Или что-то вроде оскомины…