-- Вы правы, Бернар! Я просто неблагодарное существо... Да только уж очень я привыкла к своим фиалкам.
На следующий день Женни покинула Париж. Анри Сталь сопровождал ее в этой поездке. В какой бы гостинице ни остановилась Женни, ее комната всегда утопала в розах. Когда она возвратилась в Париж, она уже позабыла о романтическом студенте.
Спустя год она получила письмо от некоего полковника Женеврьер, который просил принять его по личному делу. Письмо было написано, очень корректно, с большим достоинством, и не было никакой причины отказывать в свидании. Женни предложила полковнику навестить ее в один из субботних вечеров. Он пришел, одетый в черное штатское платье. Женни встретила его с той очаровательной непосредственностью, которой ее наделила природа и научила сцена. Но во всем ее поведении, естественно, проскальзывал немой вопрос: что нужно от нее этому незнакомцу? Она терпеливо ждала объяснений.
-- Благодарю вас, мадемуазель, за то, что вы согласились принять меня. Я не мог объяснить в письме цель своего визита. И если я позволил себе просить вас о свидании, то, поверьте, не мужская дерзость тому причиной, а родительские чувства... Вы видите, я одет во все черное. Я ношу траур по сыну, лейтенанту Андре де Женеврьер, убитому на Мадагаскаре два месяца назад.
Женни сделала невольное движение, словно желая сказать: "Сочувствую вам от всего сердца, но только..."
-- Вы не знали моего сына, мадемуазель, мне это известно... Но зато он знал вас и восхищался вами. Вам
(149)
покажется это невероятным, а между тем все, что я расскажу вам сейчас,--чистейшая правда. Он любил и боготворил вас больше всех на свете...
-- Кажется, я начинаю понимать, полковник. Он сам поведал вам об этом?..
-- Мне? Нет. Он рассказал обо всем сестре, которая была поверенной его тайны. Все началось в тот день, когда он пошел вместе с ней смотреть "Игру любви и случая". Возвратившись домой из театра, дети мои с восхищением отзывались о вас: "Сколько тонкости и чистоты в ее игре, сколько волнующей поэзии!.." Они говорили еще много такого, что наверняка было справедливо, я в этом не сомневаюсь... И все же страстность, присущая молодости, ее готовность идеализировать... Мой бедный мальчик был мечтателем, романтиком.
-- Боже мой,--воскликнула Женни,--так значит, это он...
-- Да, мадемуазель, тот самый студент Политехнической школы, который из месяца в месяц каждую среду приносил вам букетик фиалок, был мой сын--Андре... Это я тоже узнал от своей дочери. Надеюсь, подобное ребячество, наивный знак восхищения не рассердил вас?.. Он ведь так сильно любил вас или, быть может, тот созданный его воображением образ, который он носил в своем сердце... Стены его комнаты были увешаны вашими портретами... Сколько усилий стоило его сестре раздобыть у ваших фотографов какой-нибудь новый портрет!.. В Политехнической школе приятели посмеивались над его страстью. "Напиши ей обо всем!"--говорили они.