— И — правильно, сынок. Ежели не складыватся с самого начала, то и нечего огород городить. Хотя быват и наоборот. У меня с бабкой моей Татьяной сразу сложилось, а вот прожили мы чужими друг дружке. У брата моего Данилы не сложилось — война помешала. Нашел он свою зазнобу через тридцать с лишком лет, теперь живут — можно только позавидовать. Твое еще к тебе придет.
— А я и не печалюсь. Поначалу, правда, мучился. Теперь — нет. Теперь я делом хочу заниматься, книгу хочу написать о наших краях, о наших лесах, о наших людях, о нашей удивительной истории.
— И — напишешь. Нутро, чую, у тебя здоровое, правильное. Не сойдешь со своей дороги. Носы-то еще всем утрешь. И девице той…
— Я, Степан Афанасьевич, без обиды живу на свете. Никого не осуждаю: если она не захотела со мной быть, то, значит, не любила. Без любви же она мне не нужна. Так что и жалеть не о чем.
— Добро, — произнес Степан свое излюбленное слово. И к чему произнес — о том не сказал бы и он сам.
Вернулись в поселок как раз к вечернему автобусу. Степан дождался, пока машина отъедет, помахал рукой Мише и побрел домой.
Грусть — легкая и светлая — овладела его сердцем. С отчуждением глядел на постройки по обе стороны улицы, по которой хаживал много лет, молча кивал встречному поселковому люду, думал о своем.
Возле дома стояли «жигули», значит, дочь приехала. Училась она в ординатуре, практику проходила в райцентровской больнице, внук Ваня находился у деда с бабкой в Ануфриеве.
— Вот и деда пришел. Ванечка, вот твой деда…
Ребенок махал ручками, улыбался, подпрыгивал на коленках матери.
— Пришел-пришел, — недовольно ворчала Татьяна. — С уполномоченным по тайге шастал.
— Каким уполномоченным? Сейчас нет никаких уполномоченных, — откликнулась Люба. — Папа, что еще за уполномоченный?
— Да это я так матери сказал, чтоб не приставала.
— Вот, старый, че делат: обманывать меня взялся. Привел в дом, за стол усадил, меня заставил в кути топтаться, ночевать оставил, а утрясь — уметелили оба в тайгу. Ты, доченька, разберись-ка с отцом, че-то, чую, темнит наш дедуля…
— Аче темнить: корреспондент газеты приезжал, антиресуется, как ведутся заготовки и сколь выполосовали кедрача.
— И что же он напишет?
— Че есть, то и напишет.
— Так, папа, ты же против своего зятя выступаешь?
— А ты, дочка, хоть понимать, че он делат с тайгой? Он же разбойник с большой дороги. Я поездил с мужиками в лесосеку, поглядел, че творится… Даже в войну и после нее при заготовках кедровник обходили стороной, а этот все подряд пластат. К моей таежке уже подходят. Ежели счас не остановить, к осени подойдут к зимовью. Ты ж не раз была со мной на участке: вот и представь. И, ежели я буду молчать, он тут все изничтожит.