Приняло Николая и местное население, быстро привыкнув к его появлению в поселке с ящиком на ремне. Ребятня неотступно следовала за художником, для нее у него при себе всегда была пригоршня конфет. Помогали нести чистые холсты на подрамниках, пробовали тащить ящик, который «дядька Коля» называл мольбертом. Но ящик был для детских плеч тяжелый и неудобный. Когда устраивался для работы и начинал что-то набрасывать, шумно высказывали восхищение и могли наблюдать часами, как знакомые им постройки, перелески, кусты черемухи, дорога, колодец постепенно как бы переходили из реальности на холст. Удивлялись тому, что дядя Коля не пропускает ни единой детали: вот задравшаяся от времени дранина на крыше сарая, вот покосившийся столбик заплота, вот надломанная жердь прясла, вот разбитая стеклина в окошке бани.
Иногда Николай заходил к брату отца, Степану Афанасьевичу, где ему всегда были рады. Татьяна суетилась в кути, несла на стол что получше. Завязывалась беседа, и он много узнавал для себя нового. Так, к примеру, рождалась его картина о подвиге героя. Здесь же сошелся с сестрой Любой, и оказалось, что им есть о чем поговорить. К Витьке относился как к равному, да тот к тому времени превратился во взрослого парня и учился в Иркутске в институте, который заканчивал старший брат Владимир.
Не совсем складывались отношения только с самим Владимиром, хотя внешне они вроде бы вполне ладили.
К Николаю незадачливый кооператор относился не то чтобы настороженно, но остерегался говорить о его работе, а тем более давать какие-то оценки. Он понимал, что тот из другого, неведомого ему, мира творческих людей, жизни которых он не знал и не мог знать. Что это за мир и с чем его едят, Владимир задумывался мало, а если точнее, не задумывался вообще. Скорее относился с легкой иронией, как относятся к наивным рисункам детей. Не любил говорить и о себе, опять же, понимая, что Николай далек от его забот и всего того, ради чего затеваются кооперативы. Нельзя было не признать, что двоюродный брат из Тулы и образованнее, и начитаннее, и больше знает такого, в чем он полный профан. Поэтому разговора не получалось. Встретятся, перекинутся двумя-тремя фразами ни о чем и разойдутся.
Теперь ему хотелось поговорить, или, точнее, — слить накопившееся раздражение. Слить и знать, что сказанное не выйдет за пределы выселок.
Николай встретил брата как желанного гостя. Он знал от отца, что у того неприятности, и хотелось сказать что-то доброе, подбодрить, поддержать. Правда, отец о племяннике высказался мимоходом, с напускным равнодушием, какое исключает дальнейшие расспросы, а сын не стал настаивать, смекнув, что на то есть свои причины.