— Стражники забрали на каменоломни.
— Куда?
— На каменоломни, — снисходительно и нетерпеливо пояснил мальчишка. — Ты, что, не знаешь, всех, кто не платит подати, забирают на графские каменоломни, отрабатывать.
Так вот куда он собирался, подумала Виола, снова начиная злиться — на нищего, что ушел, не сказав куда, на себя, что все никак не может выкинуть из головы герцогский титул и непомерную гордыню. Если честь и гордость — все, что у нее осталось, что она не уступила даже Неаполитанскому королю, что оказалось ей дороже собственного благополучия и отцовского спокойствия, то сейчас ее честь требовала, чтобы она вернула долг человеку, который приходится ей мужем. А гордости придется помолчать — ведь если бы не она, Виола не была бы связана узами брака с этим человеком, ему не пришлось бы платить за нее подати и заботиться о ее пропитании.
— Постой! — окликнула она мальчугана. — Где находятся эти каменоломни?
— За городом, — мальчик неопределенно махнул рукой куда–то на восток. — Но тебя туда не пустят. Туда никого не пускают, — и, поморщившись, добавил. — Гиблое место.
Виола задумалась. Три дуката. Нищий говорил, чтобы заработать пять, ему пришлось бы трудиться до Пасхи. А чтобы заработать три? Девушка нахмурилась.
Она отложила решение вопроса «что делать» до следующего дня, возможно потому, что слишком хорошо знала ответ, и он ее не радовал. Но и неумолкающее беспокойство, разъедавшее душу весь день, было не лучше.
Утром она поглубже закуталась в плащ и двинулась с тележкой в город. Дребезжание тележки казалось Виоле более громким, чем трубы Апокалипсиса. Вспотевшая от усилий, напряжения и стыда Виола, наконец, добралась до ряда горшечников.
Дальше начиналось самое тяжелое и унизительное. Она не умела зазывать покупателей, не знала цен, и понятия не имела о том, для чего предназначены та или другая миска или горшок. Те немногие покупатели, что доходили до нее, после общения недоуменно хмыкнув, поворачивались спиной.
Появление Виолы не прошло незамеченным среди торговцев. Молодая жена горшечника, торговавшего по соседству, ревниво приглядевшись к Виоле, старательно прятавшейся за капюшон, заявила во всеуслышание:
— То же мне, красотка. Знаем мы, как такие красавицы выходят замуж за колченогих — небось, взял нагулявшую, с приплодом.
Виола вспыхнула. Да уж, такое замужество не могло ей присниться в самом страшном сне. Но больше всего в этой фразе ее резануло слово «колченогий». Виола и сама иногда называла нищего так, но слышать это от других было неприятно.
— Не суди всех по себе, Лучия, — неожиданно ответила горбоносая худая женщина средних лет, чьи миски и горшки располагались совсем рядом с Виолой.