Когда кувшин был готов, Виола осмотрела его критическим взглядом, сравнивая с образом, сложившимся в ее голове и другими изделиями, стоящими рядом. Среди них он выгодно выделялся изысканной формой, напоминая золотые и серебряные кувшины, какими Виола пользовалась в Милане.
— Такие изделия надо обжигать, — сказал нищий. — Тем, кто позажиточнее и любит подражать богачам, товар нужен более прочный.
Виолу покоробила фраза «подражать богачам», но она поняла, что суть он ухватил и передал верно.
— А еще он просто красивый, — сказала она с удовлетворением автора — ведь, в какой–то мере, этот кувшин был и ее творением тоже.
— Я хотел сказать тебе… — он привычно помедлил. — Ты не против, если мы одолжим полдуката Симонетте?
Виола кивнула. Она тоже подумала об этом утром, но пришла к выводу, что пусть лучше деньги останутся в доме — кто знает, что может случиться? А сейчас, услышав его слова, Виола задумалась о другом — нравится ли ему Симонетта или он просто добр по натуре, как был добр к самой Виоле.
Утро Пасхального Воскресения разбудило Виолу благовестом. Она умылась, тщательно причесалась и надела более новое из двух своих платьев, собираясь к мессе. Нищего в лачуге не было, но вскоре он вернулся с вязанкой хвороста.
— Пора собираться к мессе, — сказала Виола, положив перед ним новую сложенную рубашку.
В его взгляде мелькнуло удивление. Виоле казалось, что он не мог не догадаться, чем она занята вечерами, но сейчас ей пришла в голову мысль, что, возможно, он посчитал, что она шила для себя.
Она ждала слов благодарности, и с удовлетворением заметила, что не только ей трудно их произнести.
— Переоденься, эту нужно постирать, — сказала она, избавляя его от необходимости что–либо говорить.
Пока он снимал с себя одну рубаху и надевал вторую, Виола рассматривала широкую линию плеч, спину и грудь, отмеченные несколькими глубокими шрамами, уже знакомый рубец на боку, длинной рваной полосой спускавшийся к узкой талии, красивые линии мышц на руках. Их взгляды встретились, и Виола не отвела глаз. В конце концов, он — мой муж, подумала она, протягивая руку, чтобы забрать старую рубашку. Но его глаза вдруг полыхнули таким огнем, что Виола невольно смутилась и опустила ресницы.
Они шли на мессу вдвоем, впервые. Обычно нищий тащил тележку, а Виола шла чуть впереди, с трудом удерживаясь от того, чтобы не унестись еще дальше, вперед — слишком она была порывиста и молода, к тому же все еще смущалась, когда ее видели рядом с тележкой. Она смутно подозревала, что об этой ее слабости он догадывается, как и о многом другом, и всегда сопровождает ее не только из стремления защитить, но и облегчить для нее этот стыд, это смущение. Сейчас же они вынужденно шли рядом, и Виоле приходилось приноравливаться к его шагу.