Бойцы крякали все громче, ругались злее, прижимались один к другому крепче. Но помогало это мало.
Рота еще не спустилась с сопки, когда началось то, чего особенно боялся Егоров. У бойцов стали мерзнуть ноги. Первый заявил об этом Соколков. Он долго молчал, кусал от боли губы, но в конце концов не выдержал и громко простонал.
— Ты что, Витя? — спросил его командир взвода Наседкин.
— Ноги до того озябли, что в сердце покалывает. Терпежу нет, — стараясь говорить со смешком, но не в силах скрыть слез, произнес Соколков.
— И у меня, товарищ старшина, тоже ноги не двигаются!
— И у меня!
— И у меня! — послышались отовсюду голоса бойцов.
Наседкин доложил Егорову. Филипп и сам давно уже чувствовал, как у него коченеют пальцы. Двигайся рота быстрее, ускоренным маршем, возможно, этого не произошло бы, ноги отогревались бы на ходу. Но идти быстрее из-за ветра не было мочи.
Егоров вспомнил строгий наказ капитана Тихонова и обратился за советом к политруку.
— Я бывал на Алтае в таких же переделках и знаю, как тут быть, — проговорил Петухов.
Он энергичными движениями плеч раздвинул бойцов, вошел в середину роты и громко, чтоб слышали все, сказал:
— У кого замерзли ноги, садись на землю, сбрасывай обутку и натирай ноги снегом докрасна.
Петухов быстро опустился, сбросил с одной ноги кирзовый сапог, поддел горсть снега и с яростью принялся растирать ногу. Потом он проворно обернул покрасневшую ногу портянкой и натянул сапог. Когда он принялся проделывать то же с другой ногой, возле него уже сидели Соколков, старшина Наседкин и Прокофий Подкорытов. Остальные бойцы, плотным кольцом окружив товарищей, защищали их от порывов холодного ветра…
Екатерина Тарасенко проспала до полудня. Очнувшись и еще не открыв глаз, она услышала голос капитана:
— Самое опасное, если они собьются с направления и двинутся в сторону границы. А там разве разберешься, чьи сопки: свои ли, японские ли… Единственно на кого надежда — на секреты пограничников. Опять же, видимость ни к черту…
Тихонов говорил шепотом, но тревога, какой он был охвачен, прорывалась в его голосе, и Тарасенко лежала, раздумывая: «Что же произошло? А что-то произошло определенно».
— У них же, Прохор Андреевич, компас и карта, — послышался другой голос, незнакомый Тарасенко. — Я вот чем озабочен: мороз, ветер, а одежонка плохая, померзнут… Что-то надо предпринять, и немедля, пока не надвинулся вечер.
— Хе! Компас! Карта, — опять заговорил тревожным шепотом Тихонов. — В такую погоду только по веревке можно безошибочно двигаться… Ну, вот что… Власов! — несколько возвысил голос капитан.