Три рассказа о любви (Минкина-Тайчер) - страница 5

Но самое тяжелое случилось раньше, вскоре после Элиной гибели. Маму парализовало. Она после климакса сильно располнела, давление стало подскакивать. Сколько я ни боролась, но разве она послушает с ее то характером, «химию зря глотать»! Отцу всего шестьдесят лет было, красивый мужик, высокий, только борода седая, мог бы еще пожить. Но он решил маму дома держать, никуда не определять, ни в больницу, ни в дневной приют. Решить то легко, а она ведь все под себя, да и с головой у нее неважно стало, то кричит, то капризничает, как ребенок. И пришлось мне каждые выходные к ним ездить, стирать, памперсы менять. Отец опустился, растолстел, ничего его в жизни не интересует, ни я, ни внуки. Нет, ты скажи, сколько молодых людей у нас в одно мгновение погибает, а она все тянет. Сердце, видно, крепкое.

Ты, наверное, думаешь, какая я жестокая. Я и сама знаю, но детей жалко. Каждые выходные я их бросаю. Уж не говоря про Эзру. Знаешь, он меня на руках носит. Этакую дылду! Конечно, когда дети не видят.

Вот так и летит время, не оглянуться, не вздохнуть. Элинор уже из армии вернулась, скоро и сын Эзры заканчивает. Я только и мечтаю, чтоб наши из Ливана вышли, пока Шая не призвали. Да, ты поверишь, у моей малышки через месяц бат–мицва! И ты думаешь, геверет не составила список пожеланий? Вот, пожалуйста:

«Платье, как у Элинор, туфли (новые!!!), двадцать пять шаров и розовые занавески с оборками».

Я сначала рассердилась, а потом думаю, сколько там ткани нужно на эти занавески. А то будет обижаться, как я на свою маму. Вчера после ночи и сшила. Мне бы отдохнуть, спина не разгибается, мы как раз толстяка из пятой палаты переводили, чуть пуп не надорвали, а я сижу себе, оборки пришиваю. Розового цвета!

Нет, знаешь, что я тебе скажу, в следующем круге я буду птичкой!

Хорошо бы

Хорошо бы мне похудеть, — говорит Шоши. — Конечно, семьдесят — это нереально, но хотя бы семьдесят пять. А то знаешь во мне сколько? — она смеется, щуря небольшие светлые глаза и сияя во всю ширину румяных щек, — все девяносто!

У Шоши белая косынка и белый халат туго обтягивает налитое тело, сверкают чистотой круглые локти и коленки. Так и хочется поставить рядом ведро с парным молоком. Но, берите выше, Шоши — первый в отделении специалист по нарушениям ритма. Очень мне учиться нравилось, — говорит Шоши, — ты же знаешь, у нас был лучший выпуск, почти все отличницы. А косынки я всегда ношу, у нас принято голову покрывать. Можно, конечно, и шляпу подобрать, и парик, но не люблю я лишней возни. Я косынку всегда под цвет юбки надеваю, синюю к синей, бордовую к бордовой, а кофту — контрастную, ничего, красиво получается. А косметику я совсем не люблю. Ты посмотри, у меня и так лицо вечно розовое, куда тут еще красить!