Что будет, если тетя Маргарет не умрет? Меня в этом случае ожидает тяжелый выбор. Я могу промолчать, потому что, не поддавшись на мою угрозу, она вернет мяч на мою сторону, и теперь уже мне придется решать, оставить все как есть и плюнуть на справедливость или обречь Мину и Лину на сиротскую участь, а дядю Вольфара — на окончательное одиночество, ведь он останется вообще без семьи. Или, может быть, все получится не так ужасно, и он со своими дочерями останется одной семьей, но я для близняшек в любом случае стану человеком, отнявшим у них мать.
А может, все выйдет наоборот: дядя Вольфар отречется от них, и тогда я должен буду как-то позаботиться о своих осиротевших двоюродных сестрах. Как-то — на самом деле сильно сказано, потому что «как-то» подразумевает множественность вариантов, а у меня он будет только один, через сделку с пфальцграфом. И тогда, по справедливости, я должен буду пойти на эту жертву…
Ах, сколько рассуждений, а толку? Я не могу спрогнозировать дальнейшие события, потому что за свои восемь десятков прошлой жизни научился убивать свиней, медведей, обезвреживать вооруженных грабителей туфлями, а тонким знатоком человеческой психики не стал.
Через двадцать минут вернулись, накатавшись на Каспере, близняшки, и мы снова принялись за чай, я, отчаянно воюя со своим лицом, норовящим скорчить печальную мину, рассказывал смешной случай из университетской практики, когда вбежала горничная с мокрыми от слез глазами и трясущимся подбородком.
Госпожа Маргарет Рэмм решила принять ванну и по неосторожности уронила в воду фен.
* * *
Целитель наш, точнее, целитель Дома Рэммов, которого я с десяти лет считал «нашим», ничего не смог поделать: случившееся обнаружилось слишком поздно. Поэтому следующие два дня я провел с дядей Вольфаром и близняшками, поддерживая и утешая их словами, а себя мысленно. Я по меньшей мере десять раз пожалел о содеянном и, нахлебавшись вдоволь чужого горя, преисполнился глубочайшей ненависти к самому себе. Увы, такова природа злодеяний: злодеяние порождает возмездие, и это возмездие часто несет боль и горе совершенно невиновным. Одно-единственное преступление — подстава Реджинальда — повлекло за собой две смерти и немерено горя. Правосудие свершилось, но какой ценой?
На третий день я вернулся с похорон домой, но успел только дойти до своих комнат, как начал трезвонить домашний телефон.
— Ну и кого там нелегкая принесла? — проворчал я в трубку.
— Реджинальд, — послышался голос деда, — тут такое дело… Пришли двое, один из ИСБ, второй из полиции, и у них для тебя есть новости…