— Мне так жаль, что ты уезжаешь. А еще жаль, что ты все время был таким неприступным.
Я вздохнул.
— Насильно мил не будешь, Горди. И страны это касается в полной мере.
— Печально, когда собственная родина не мила…
— Ты даже не представляешь себе как. Я все еще люблю мою родину из прошлой жизни, а в этой моя родина обошлась со мной слишком жестко. Я помню, как в прошлой жизни мои соотечественники добровольно садились в летающие машины, набитые взрывчаткой, чтобы упасть с неба на врага…
— Это невозможно!
— Что невозможно? Летающие машины?
— Я про смертников-добровольцев. Хотя машины, летающие аки ангелы… Удивительная мысль.
— Это-то как раз было возможно. Я бы и сам сел, если б не был тогда слишком мал… Но вот сейчас я думаю: а согласились бы те люди отдать свою жизнь по приказу? Отдать ее в дар добровольно, из любви к родине — это одно. Но любили бы они родину, которая посылала бы их на смерть приказом? Полагаю, что страна, творящая произвол против своих граждан, не заслуживает любви. Клетка, даже золотая, — все равно клетка. Если ты и я не вправе распорядиться собственными жизнями — мы с тобой оба в клетке.
Наутро мы поехали дальше. Впереди, в ста километрах, — граница, ста пятьюдесятью южнее — Храм Слезы Господней.
— Сверни к храму, — попросил я.
— Зачем? Ты же не в паломничестве?..
— Бегство бегством, а долги надо возвращать.
Мы доехали до моста через ущелье, за ним — храм в десяти километрах.
— Я выйду тут, Горди. Спасибо, что подвезла. Береги себя.
Гордана притормозила у обочины и вытерла глаза, я внезапно понял, что она вот-вот заплачет.
— Ты тоже береги себя. Ты мне хотя бы напишешь?
— Обязательно.
Она прильнула ко мне, а я еще несколько минут не находил в себе сил отстранить ее и выйти из машины.
Но мы не могли сидеть так вечно. Я взялся за рюкзак, ступил в придорожную пыль и помахал Гордане на прощанье. А потом еще долго не сходил с места, глядя ей вслед.
И вот ее машина скрылась за горизонтом, будто бы символизируя полный разрыв с моей прошлой жизнью. Точнее — с прошлой жизнью Реджинальда. Моя — прямо передо мною, и все теперь в моих руках.
Я вынул из рюкзака трос, пристегнул его, закрепив за дерево у самого обрыва, и спустился в ущелье. Среди всякого добра, припасенного в «паломничество», было и кое-какое альпинистское снаряжение. Оно мне весьма пригодилось, так как тропинки под мост с этой стороны я не нашел. Зато на той стороне я нашел вполне себе подходящий подъем, в самых крутых местах обработанный рукой человека для большего удобства: монастырь в старину очень зависел от горных родников. И если они пересыхали, монахам приходилось ходить по воду за десть километров к ущелью, по которому и по сей день бежит довольно резвый поток. Это я узнал из сети, и мой план базировался на том, что подъем я найду. Был у меня и запасной план — установить тросы с двух сторон ущелья, но не понадобилось.