— Угощайтесь, Яна.
— простите?
— Ох, это вы меня простите. Я не нарочно, просто сокращение такой удобное…
Тайяна подумала.
— а что, мне нравится. Яна?
— да…
Тай оставалась позади, в Лесу. А новая жизнь — новое имя.
— да, мне нравится. Можете называть меня Яна.
— Аэла.
Женщины сидели на кухне, молча пили травяной взвар, заедая его медом и сладостями, и ничего не говорили. Не хотелось нарушать это спокойствие. Пусть обманчивое, пусть зыбкое и неверное, но все же — тишина, шум огня в очаге, ровное дыхание волчицы, которая нагло навалилась им на ноги всей тушкой и теперь работала грелкой.
И все же лайри Аэла нарушила молчание.
— А что вы планируете делать дальше, Яна?
— Не знаю. Деньги у меня есть, на первое время хватит. Сниму комнату, попробую пожить среди людей, может, поищу работу.
— а что вы умеете делать?
Тайяна задумалась.
— я хорошо работаю с животными. Знаю растения, разбираюсь в отварах, в травах… умею готовить, шить, но вряд ли мода нархи — ро схожа с человеческой.
— Мы почти ничего не знаем о нархи — ро.
— Мы стараемся, чтобы о нас не знали.
— Но почему?
— А стоит ли доверять людям?
— Не стоит. Это верно.
— Люди странные и каждый — сам по себе. А мы — единый народ. С единой мечтой и целью.
— У нархи — ро есть цель? А какая?
— обрести крылья.
Аэла хлопнула глазами. Она явно не понимала, о чем идет речь. Тайяна подумала пару минут, а потом встала из‑за стола и принялась расшнуровывать плащ. Затем на пол опустилась рубашка — и девушка осталась в одной нагрудной повязке. Повернулась спиной.
— Вот.
— Четырехликий!
Тайяна пожала плечами. Она не видела в своей спине ничего такого странного. На да — зародыши крыльев. Выглядит это — как два длинных уплотнения, от плеча до пояса. Не горб, нет. Как будто лопатки выперли еще сильнее и растянулись на всю длину спины.
— Это — зародыши. У меня они просто не прорезались. Еще рано.
— Рано?
— Зрелость нархи — ро наступает в двадцать пять — тридцать лет.
— а вам….
— Двадцать два.
— Никогда бы не сказала… ну, лет пятнадцать…
— Мы дольше живем, медленнее стареем, но это — в Лесу. Что будет среди людей, я не знаю.
— Полагаю, у вас была серьезная причина уйти из Леса.
— Бежать. Попросту бежать. Но я считаю, что брак с нелюбимым — это причина уважительная?
— Более чем.
— так вот. У мужчин крылья прорезаются раньше, у нас — позже. Но они не могут поднять нас в воздух. Чего‑то не хватает. И никто не знает — что именно заставляло нас летать раньше? Магия? Кровь? Века хранят молчание.
— И никто…
— За все века — никто. Понимаете, Аэла, некоторые даже не обретают крыльев. Зародыши остаются вот такими, как сейчас, девушка или юноша считаются неполноценными и мы стараемся не спелать волос с такими семьями.