Полина уселась на переднее кондукторское место, где исходил зноем радиатор. Будто озябла. Фон задуманной картины был великолепен: в засиневшем окне колыхались крупитчатые от снега полосы заходящего света. Теперь Полине якобы сделалось жарко. Впрочем, не якобы, действительно жарко, и притворяться не нужно. Повесила на спинку кресла пальто, сняла свитер. Расстегнуть кофту? Сбросила, осталась в черной летней безрукавке. И, не оборачиваясь, поняла: «зрительный зал» покорен. По крайней мере мужская ее часть.
Вырез безрукавки, словно створка черной раковины, контрастно оттенял полукружья двух матовых жемчужин. Отставная балерина зашипела, как игла на проигранной пластинке. Летом все стараются подставиться солнцу, и активность мужских поползновений падает от телесного изобилия, а избавление от зимних одежек произвело эффект рождения бабочки. В оконной синеве взошла Афродита. К ее перламутру хотелось прильнуть лицом, чтобы убедиться, какой он теплый и мягкий. Физика оказалась обольстительнее лирики. Беляницкая была побеждена.
… Сервантес понимал: певица затеяла маленький спектакль для него. До этого балерина для него читала стихи. Лицо нечаянного героя то краснело, то бледнело, как в песне о партизанке-молдаванке. Но тут прибыл трактор и – удивительное дело – без всякого толкача легко выудил из кювета засевший автобус. На миг за окнами взмахнули бока ухаба, машина рванулась и встала на крепкий наст.
Перистый снег мягко поскрипывал под ногами. Студеный воздух в два счета выветрил хмель. Выйдя на перекур, доктор посмеялся над интрижкой при киношниках, которые в своем авто находились на периферии многих событий. Как это часто бывало, Сервантес сделал вид, что не расслышал, но впервые по-настоящему обиделся на Якова Натановича.
Спустя много лет, когда Буфетов оброс внуками (врачи ошиблись в диагнозе бездетности) – своими внуками и жены, но тоже родными, а Штейнер остался старым (уже очень старым) холостяком, случайная встреча в большом городе, где они теперь жили, возобновила приятельство. Север, Лена, чудесные речные вояжи, ленты зимних дорог, – Буфетовым и Якову Натановичу было что перетряхнуть в памяти. Веселые гастрольные дни вспоминали с неизменным хохотом, доктор же про себя – с потаенной горечью.
Пурга не однажды ворошила сугробы. Не однажды приходилось выступать в замороженных клубах, спать в сельсоветах и школьных спортзалах, не всегда было что поесть, ломался транспорт, и планы летели к чертям. Всякий раз рюкзак с канистрой попадал в зону недреманного ока инструктора. Сторожевой взгляд фиксировал движения каждого и лишь мимо двух отчаянных соперниц сквозил с индифферентностью истинного вождя.