Хотел припасть к ее еще теплым устам и встретился с сознательным молящим взглядом.
— Мама, родная! Что?!
Приник ухом к холодеющим губам.
— Пр… — прозвучал еле слышный, отдаленный глухой звук.
Что хотела сказать умирающая? прости или прощай? Глаза ее удивленно раскрылись, тело вздрогнуло и вытянулось.
Бедная Фекла заголосила; ей бессознательно завтори-ли дети. Встали, крестясь, Дмитрий с Егором. Скрестил на коврике ноги и стал молиться по-своему татарин.
Упал на труп бездыханной матери почти потерявший сознание Вася.
* * *
Прощальным перезвоном встретила кладбищенская церковь скромный кортеж.
Обитый темной парчой гроб несли на руках одетые в тряпье и опорки жильцы «мегеры».
За гробом, поддерживаемый престарелым, но хорошо известным москвичам, магом-пиротехником Граубе шел убитый горем Вася. Вела за руки ребят безутешная Фекла, и ехал пустой катафалк. На гробе два огромных венка: от сына и его друга-покровителя Граубе.
Опустили гроб у зияющей глиняной ямы и на немой умоляющий взгляд Васи старичок-священник дал знак поднять крышку… Наступило последнее, вечное прощание. Без слез, без звука припал с поцелуем к рукам матери Вася.
Жадным взглядом смотрит на мертвое лицо, стараясь запечатлеть в памяти дорогие черты.
Затихло все… Не дыша, притаились люди. Умолкли, казалось, даже щебетавшие птицы.
Молодым, упругим движением поднялся Вася.
— Закрывай, — твердо, решительно прозвучал его голос.
Если этот звук его голоса слышала мертвая мать, то бесспорно узнала в нем грозные нотки прощальных слов своего мужа, в жестокой мести которому над ее трупом, у разверстой могилы поклялся сейчас ее сын.
Задевая за стенки узкой ямы, с шелестом обсыпавшейся земли опустился гроб. Крестообразно посыпал первую землю священник. Каждый из провожавших Аришу друзей бросил прощальную горсточку. Вася взял из рук могильщика заступ, сам засыпал землей мать, пока не скрылся последний краешек гроба; тогда, глубоко воткнув в землю заступ, низко поклонился дорогой усопшей и твердым шагом вышел с кладбища…
В этот миг в богатых чертогах Потехина неумолимый перст судьбы начертал страшные слова:
«Мепе, Tekel, Fares»[3].
Глава XIX Рога Вельзевула
Нахмурился, сентябрем смотрит июль месяц. Вот уже пять дней без устали идет холодный дождь. Все дачники зачихали, закашляли, оделись в теплые платья.
Печально выглядят богатые дачи Борок. Всюду однообразно-сырые стены, лужи на дорожках, мокрые, обвисшие обивки террас, грустно поникшие головки цветов. Не избегла общей участи и дача представителя крупной английской акционерной компании лорда Лимингтона Тольвенора.