— Может быть, приятель Рутли — это ее сверстник, который тоже учится в гимназии?
— Не знаю. Рутли не называла его фамилии и ничего о нем не рассказывала. Мы не знаем, куда и с кем она пошла позавчера. Вообще мы ничего не знаем. Но вот идет Вилли…
— В чем дело? — спросил Вилли Кауц.
— Моя фамилия Зайлер, а это мой коллега Лауренц, фотограф, мы из редакции «Миттагблатта»…
— И какого черта вам здесь надо?
— Сегодня на пресс-конференции в полиции…
— Понятно, понятно. Сколько дает «Миттагблатт»?
— Что ты такое говоришь? — испугалась госпожа Кауц.
— Я уже веду переговоры с «Экспрессом», — сказал Вилли Кауц.
— Мы договоримся, — поспешил вставить Зайлер.
— Честно говоря… «Миттагблатт» мне больше по душе.
— Мы возьмемся за это только при условии: исключительное право на весь материал принадлежит нам.
— Само собой разумеется, — согласился Кауц, — я тоже не один день проработал в газете. Так сколько?
— Мы ведь еще не знаем, что получится, — сказал Зайлер.
— А что вы намерены делать с альбомом, который у вас в руках?
— Давайте потолкуем, — откликнулся Зайлер.
— Десять бумаг для начала, а?
— Пять бумаг для начала, — сказал Зайлер, — и, если вы не будете мухлевать, вам еще кое-что перепадет.
— Согласен, — заявил Кауц, — пять сотен на стол, и я буду говорить.
Зайлер отсчитал пять сотенных билетов и положил на стол.
— У тебя найдется бутылка вина? — спросил Кауц у жены.
— Дай денег, я схожу за вином.
— Ну, так что вы хотели бы знать?
Зайлер сказал:
— Все. Историю вашей жизни.
— Она будет стоить двадцать сотен.
— Вы их получите, как только у меня будет ваш рассказ.
— Присядем. Вино сейчас принесут.
Зайлер обернулся к Лауренцу:
— Ты можешь идти. Захвати с собой альбом. Только не спускай глаз с этих бездельников в лаборатории. Должен получиться первоклассный материал.
— Так вот, — начал Вилли Кауц, — это почти трагическая история. Родился и вырос я в Бонадуце. Об этой дыре вы, верно, и не слыхали. Находится она в Граубюндене, между Куром и Тузисом. Мой старик был плотник. Но работы для плотников тогда не хватало, и он пошел в лесорубы. Потом несколько лет работал на лесопильном заводе в Рейхенау. Это недалеко от Бонадуца. Все шло благополучно, пока мне не исполнилось пятнадцать лет. Когда мне исполнилось пятнадцать, к нам домой пришел учитель и сказал: «У Вилли по всем предметам единица. Парень должен учиться дальше». Единица тогда была высшим баллом, пятерка — низшим.
— Понимаю, — кивнул Зайлер.
— Вы только обязательно все запишите. Это печальная история.
— Я стенографирую, — сказал Зайлер.
— Священник заявил: «Вилли много читает. Это наводит на размышления. Кем он собирается стать?» Отец ответил: «Вилли мог бы этой весной начать работать на лесопильном заводе. Я говорил с Билером. Вилли получал бы семь франков в день. Такова уж наша судьба». Но мать возразила: «Мальчик на редкость способный — все говорят. Было бы замечательно, если бы он мог получить образование». И Вилли сказал: «Я хочу учиться». — «Учиться, — возразил отец, — стоит больших денег. Вилли у нас старший. Кроме него, еще четверо детей». Тогда к нам снова пришел учитель и сообщил, что существуют стипендии. Вилли может жить дома. Каждое утро он будет поездом ездить в Кур, а вечером возвращаться домой. Обедать он будет в интернате. При кантональной школе есть интернат. Пришел и священник и пообещал: «Я поговорю с председателем общинного совета. Община тоже может дать пособие». Но председатель общинного совета ответил, что Кауцы не являются гражданами Бонадуца. Пусть они обратятся в свою общину. Раз они становятся иждивенцами общины, мы вынуждены направить их в ту общину, к которой они принадлежат…