— Я — тем менее.
— Почему ты не прочтешь тот роман?
— Какой роман?
— О котором я тебе рассказывала. Жена промышленника оставляет мужа и уходит к писателю…
— Так я давным-давно читал этот роман и помню его содержание: с писателем у нее тоже ничего не получается, она возвращается к мужу, потом вдруг опять объявляется тот бумагомаратель и она опять удирает с ним, но спустя десять минут после того, как она покидает свою виллу, его «фольксваген» врезается в стену.
— Она тоже не знала, зачем она все это сделала.
— Дерьмовый роман.
— Ты так считаешь?
— Если эта баба не знает, почему она выкидывает такие идиотские номера, уж автор-то должен был бы знать.
— Может, он тоже не знает. Может, это он оставляет жену, уходит к другой неведомо почему… И он нарочно вложил рассказ в уста женщины, чтобы никто не узнал в герое его самого.
— Тогда нечего было браться за перо…
— Ты не можешь ему указывать…
— Пусть лечится у психиатра.
— После этого он не сможет писать.
— Не велика потеря.
— Никто тебя не заставляет покупать его книги.
— А я и не помню, чтобы я покупал эту книжку.
— Ты мог, во всяком случае, ее не читать.
— Я, понятно, надеялся, что к концу романа этот господин сообщит мне, в чем же дело.
— Что бы ты сказал, если бы я ушла от тебя к Тобиасу, а через два месяца вернулась и заявила, что и с другим у меня тоже не получается?
— Не знаю, что бы я сказал.
— Может, я и не уйду совсем.
— Наши супружеские отношения уже невосстановимы.
— Просто я так и не научилась жить с людьми. Жить с мужем. И при всем том у меня всегда было только одно желание, одна мечта: обрести покой, быть любимой, обеспеченной, оседлой…
— Понятно.
— Иногда я спрашиваю себя: что было бы, если бы ты ничего не добился и остался коммунистом.
— Я никогда не был коммунистом. Я тысячу раз пытался тебе объяснить, что отдельный человек сам по себе не может быть коммунистом, не говоря уже о том, что здесь правильнее было бы употребить слово «социалист».
— Хорошо: если бы ты остался социалистом… Или как это говорится? Не изменил бы себе.
— Я сделал карьеру благодаря самоотречению.
— Как это понимать?
— Я многим пожертвовал.
Пауза.
— Если бы ты взялся излагать историю нашей совместной жизни, смог бы ты написать, почему я такая, какая я есть?
— Я не намерен описывать историю нашей совместной жизни.
— А то, что ты наговорил на магнитофонную ленту?
— Это репортаж. Я не писатель, а журналист. Когда я хочу поважничать, я называю себя публицистом.
— Ты злишься на автора того романа за то, что он не дает тебе ответа на вопрос, почему его героиня не осознает своих поступков?