Раштон кивнул:
— Да, сэр.
— И это временно? — спросил тот, прищурив глаза.
— Полагаю, сэр.
— Отлично, — кивнул Док, стиснув мое плечо, словно я был пациентом. — Потому что этот парень будет моим лучшим медиком, так ведь, Гаррет?
— Да, Док, — заверил я.
Нет, Док. Безликие всех нас прикончат.
— Вот и хорошо, — сказал тот. Если бы у меня оставались хоть какие-то волосы, он бы их растрепал. А так — просто несколько раз провел ладонью в перчатке по короткому ежику. Дети Дока давно выросли, но это не мешало ему обращаться со мной как с ними. А мне — втайне наслаждаться этим.
Но не сегодня.
Раштон посмотрел на меня.
— Я не смогу все это съесть. Хочешь?
Может, эта его улыбка должна была меня успокоить?
Может, он все-таки не еще один офицер-мудак?
Жаль только, что гребаный предатель.
Улыбка дрогнула и потускнела, а потом пропала вовсе, будто ее и не было.
А я так и не смог понять, кому из нас принадлежало чувство вины, поселившееся у меня внутри.
* * *
Чтобы переселить нас, они дождались середины ночи. Хотя ночь здесь — понятие условное. В космосе всегда ночь, но у нас все циферблаты имели двадцать четыре деления, поэтому в неделе оставалось все так же семь дней. И формально, когда за нами пришли, было три часа утра вторника, хотя на Третьем это время ничем не отличалось от любого другого.
Камерону Раштону отдали чужую форму с именем Коулман на кармане. Она ему не шла. Может, из-за волос, которые курчавились у воротника? Он слишком отличался от всех на Защитнике-3, с этими длинными волосами и легким загаром. Хотя вряд ли в это время у нас был шанс с кем-нибудь столкнуться.
Большинство парней дрыхли в казармах. После сигнала к отбою свет автоматически приглушался и становился ярче только в шесть, когда мигающие трубки ламп пытались обмануть наши организмы, заставив их считать, что настало утро, что мы все еще дневные создания и что все это проведенное в темноте время не высасывало постепенно из всех нас жизнь. Мы миллионы лет жили на планете, где были солнце, и луна, и сменяющиеся сезоны, и наша биология не слишком хорошо справлялась с безжизненной стерильностью сделанных нами же станций.
«Желтое солнышко помогает жить», — пела Люси, но, подозреваю, что военные никогда не слышали эту песню. Раз в месяц нам приказывали раздеться до белья, надеть защитные очки и пройтись под лампами в зале ультрафиолета, но это было совсем не то, что ощущать на своей коже настоящие солнечные лучи.
Посреди так называемой ночи сводчатые серые коридоры Защитника-3 были почти пусты. Да, кое-где все еще работали бригады рабочих, но либо в ядре, либо на внешнем поясе, где всегда была работа. Внутренний же пояс превращался в город-призрак.