— Алчность, дорогой мой. И наша исконная надежда на «авось». Принеси–ка лучше еще выпить.
Я сходил к бару, вернулся, мы выпили и закурили. Пепельницу в виде ползущей черепашки Изаура поставила себе на живот.
— Хорошо, — заметил я глубокомысленно. — Пусть все так. Но объясни, зачем тебе понадобился я? Что за странная прихоть? Мало ли в доме молодых кобелей.
— У тебя бывают заскоки, писатель?
— Сколько угодно, и что?
— У меня тоже. Не выношу, когда мужик на меня не реагирует. Это меня старит. Я могла бы тебя изнасиловать, но лучше, если ты сделаешь это добровольно и с радостью. Витя, чего ты в самом деле из себя корчишь? Или ты голубой? Вроде не похоже.
— Слушай, а он тебя не хватится?
— Его нет, он в Москве.
— Как в Москве? Зачем же меня вызвал?
— Это я тебя вызвала, Витенька. — В затуманенных гла-
1 ПЗ
зах возникло выражение, которое можно сравнить с полетом потревоженной пчелы. — Чего тебя перекосило?
— Но ведь…
— Мальчик мой, да не дрожи ты так, никто тебя не тронет, пока меня не разозлил. Может, хватит языком молоть? Скоро утро, а мы еще не начинали. Учти, я намерена все сливки с тебя снять. Ну–ка, покажи своего петушка… Или нечем похвастаться?
— Может, все же не стоит?
— Стоит, милый, стоит… Да что же ты как деревянный!..
Она рывком сбросила простыню, и между нами завязалась нелепая борьба, из которой я временно вышел победителем с двумя болезненными укусами на плече. Чувствовал, силы на исходе. Безумная вакханка своего добьется, иначе быть не может. Ее кожа пылала жаром, пухлые губы раскрылись, как влажные лепестки на заре, она что–то неразборчиво бормотала, настраиваясь на упоительную победу. Вряд ли найдется мужчина, способный устоять перед таким напором, если он не паралитик. Правда, я, возможно, был хуже, чем паралитик, я был трус, но сейчас это уже не имело значения, мы оба это понимали.
— Подожди, Иза, — взмолился я. — Давай сперва еще по глоточку.
— Не спасет глоток, — уверила насильница. — Но если настаиваешь…
Очередная выпивка привела к тому, что я каким–то образом оказался снизу, а женщина меня оседлала, но я совершенно не чувствовал ее тяжести.
— Эй, — начиная задыхаться, проворчала Изаура Петровна из–под пышной шапки внезапно слипшихся волос, — не строй из себя мертвяка, а то больно будет…
После этого мы поскакали сразу галопом, и лишь первые светлые лучи, заглянувшие в окно, позволили мне отдышаться. Что она вытворяла, не берусь описать, стыдливость не позволяет. Единственное, в чем я абсолютно уверен, так это в том, что за ночь исчерпал энергию, отпущенную природой на целые годы. К сожалению, не могу утверждать, что Изаура Петровна осталась довольной. Она