— Дам бойцов, — прошамкал, как из ямы. — С утра пойдете. Самых лучших. Обманешь, Митя–сволочь, на нитки размотают, в землю живьем зароют.
— Это уж как водится, сэр, — почтительно поддакнул Климов.
Пока разговаривали, постепенно подтянулась из кустов свита, но все же держалась в отдалении. Липучая болезнь — ужасная штука, хуже всякого СПИДа. Еще ее называли Никой и Антоновной. СПИД победили десять лет назад, от него теперь не умирали, Антоновна пришла на смену. В глаза ее никто не видел, но это и понятно. Кто видел, тех уже самих никто не видел никогда. По приказу Ата — Кату Митю отвязали, но к Даше не посмели прикоснуться. Митя самолично ее распеленал, мертво спящую, упавшую в руки, как спелый плод.
В сопровождении трех одичавших, знаками указывавших дорогу, перенес ее в шалаш, бережно уложил на низкое ложе из сосновых лап. За то время, пока происходили все эти события, Митя примерно прикинул численность одичавшего племени — около ста человек, не больше. Безусловно, все они отличные охотники и следопыты. И все без царя в голове, но не зомби. Кто угодно, но зомби среди них не было, а это означало, что действия одичавших, в принципе, предсказуемы, поддаются анализу и корректировке. По–видимому, их жизнь мало чем отличалась от бытования болотных людей, обретавшихся возле ставки Истопника, как, впрочем, и от жизни большинства руссиян, согнанных со своих извечных поселений, а их еще от океана до океана — тьма–тьмущая.
Вскоре один из волосатиков заглянул в шалаш и швырнул к ногам Мити связку сушеных корешков и поставил у входа пластиковую бутылку с водой. Состроил диковинную рожу, прорычал что–то насмешливое — и исчез.
Митя потер «матрешке» щеки, подергал за волосы, подул в нос — и она очнулась. Бледная, осунувшаяся. Глаза без блеска. На голове рыжий ком. Кожа в крапинках — следы злоупотребления колониальной косметикой с возбуждающими добавками. И вот такая она была Мите дороже всего. Дороже всего, что он когда–либо имел.
— Страшная, да? — привычно отгадала она его мысли.
— Какая есть…
Дал ей попить из бутылки, сунул в руку пару корешков.
— На, пожуй… Только не спеши глотать.
— Митя, я уж думала — все. Думала, помираю. Не пойму, как ты справился. Митька, ты же настоящий пронырщик.
— Есть маленько. Жуй, тебе говорят.
— Что дальше делать, Митенька? Они ведь нас все равно убьют.
— Ночью уйдем. Охрана — два волосатика, пустяки. Худо, нож забрали и топор. И рюкзаки со всем запасом — тю–тю. Ничего, перебьемся.
— Что ты, Митенька, — испугалась Даша. — Пошевелиться нет сил. Куда я пойду?