— Ты с кем-то разговариваешь? — спрашивает Галя. Она трет полотенцем мокрые волосы.
— Отца твоего вспоминаю… Большой был человек.
— Жаль, что я почти его не знала, — сожалеет Галя, устраивая на голове хвост. — Мама говорила, что он нехороший человек!
— Все матери эгоистки! — убежденно говорю я. — Если у них что-то не получилось, детей настраивают против отцов… Великий ученый он был. Свободную материю в себе открыл. Когда он умер, то все материалы сослуживцы забрали. Засекреченным был Федор Михалыч. И его, как Ленина, забальзамировали и выставили в секретной лаборатории, чтобы соратники не забывали… Я и сам-то после его смерти узнал, что секретник он, твой отец.
Мы сидим некоторое время, скорбными лицами поминая великого ученого.
— А что мне делать, когда мой муж вернется? — спрашивает отгрустившая дочь.
— О чем ты?
— Я ведь с ним не смогу, как прежде… Ты ведь меня научил…
— Тебе не стоит волноваться на этот счет. Невесомость делает мужчину импотентом… Можешь развестись с ним, — предлагаю.
— Я его люблю, — вздыхает, подкрашивая глазки.
Мне нужно по делам. Я одеваюсь, треплю Галю по щеке и спускаюсь по лестнице в осенний день. До нотариальной конторы иду пешком, обдумывая свое дело. Потом целый час сижу в очереди и, наконец, попав на прием к нотариусу, объясняю свою нужду. Он удивленно смотрит на меня, долго не понимая, чего я от него хочу, а потом, когда уразумел, стал решительно отказываться. Я ему доказываю, что риска никакого, что на бумаге будет стоять моя подпись, а он лишь подтвердит ее. А на прейскурант плевать в конце концов!.. Наконец бумага составлена, нотариус прячет в карман часть денег из бабушкиного наследства, и я ухожу прочь, удовлетворенный,
— За твое здоровье, Казбек! — поднимаю я бокал с шампанским. — И пусть твоя раскосая физиономия поскорее окажется в Алма-Ате!
Мы пьем за его день рождения, он сообщает мне, что заявление об уходе уже подал и ковырять полумертвые мозги осталось несколько дней. Предлагает как-нибудь летом навестить его родину, покупаться в прохладных арыках и отведать шашлыка на саксауловом дереве. Безусловно, это все заманчиво, я даю свое согласие, и мы поднимаем тост за Казбековых родственников, проживающих в великом множестве в степях Мангышлака… Я еще некоторое время слушаю его болтовню, а потом достаю из кармана заверенную нотариусом бумагу.
— Видишь ли, какое дело… — Я начинаю разговор издалека, чтоб не спугнуть. — К тебе вопрос как к нейрохирургу.
— Что за вопрос? — пропел Казбек, подыгрывая себе на саазе.
— Как бы тебе сказать… Ну… Можно ли обнаружить в мозгу след от раны, оставленный двадцать пять лет назад?.. Ну, например, след от осколка?