Все мы – три редакции с мужьями и женами, плюс красивая любовница Вадима и Нинкин депутат, все мы замерли, глядя на этого неузнаваемого, страшного Лёню, а он всё тянул, улыбаясь, свои блестящие губы и произносил – по роли – какие-то слова.
Первым опомнился депутат – сказался опыт вращения во властных структурах:
– Какой артистизм! Браво!
– Браво! – послушно зашумел весь «зал».
Лёня раскланивался, делал что-то похожее на реверанс.
Его жена Наташа аплодировала так страстно, как будто хотела насмерть оглушить окружающих.
Потом все очень быстро напились и танцевали под Анжелику Варум:
– Ля-ля-фа, эти ноты! Ля-ля-фа, одиноки!
Лёня скакал вместе со всеми, на губах у него осталось ещё немного помады, и Наташа заботливо стирала её пальцем.
Но это всё ещё был наш обычный Яковлев – с его нормальными странностями и вечно недовольным лицом.
Как будто судья назначил дополнительное время.
Почти десять лет.
Париж утих, навстречу мне попадались теперь уже совсем редкие компании. Дул холодный ветер, было неуютно.
Я повернул назад. У реки ветер совсем разгулялся, и я пожалел, что оставил в номере шапку.
На правой стороне моста стоял элегантный клошар в шляпе и галстуке. Он просил подаяния с таким важным видом, что мне стало смешно, и в благодарность за это чувство я бросил перед ним монету – как будто мы разыгрывали ворота. Клошар с достоинством кивнул и поздравил меня с Новым годом. В изысканных, как я понял, выражениях.
Улица Сены почти опустела – ветер раздул всех по домам и отелям.
Я обрадовался при виде неоновой вывески моей гостиницы. Окно на четвёртом этаже, где длинный балкон с чугунной решеткой, светится ничуть не хуже, чем у парижан с их пирожными, сырами и шампанским. Приму горячий душ, открою новую бутылку вина – и нырну в ноутбук-аквариум. Или посмотрю спортивный канал – какую-нибудь лыжную гонку. За неимением футбола сойдёт.
Футбол, футбол, футбол…
Когда мы переехали в новый дом на Посадской, это был край города – у болота рядом с моей школой жили ондатры. Все наши соседи катались, или, точнее сказать, ходили на лыжах – никто не носил их сложенными под мышкой, а сразу от подъезда, отталкивались – и шли. Алиса веселилась, когда я ей об этом рассказывал.
– Старикан! – хохотала она.
Отец выписывал «Советский спорт», и все в моей жизни крутилось вокруг этой газеты. Подшивки десятилетиями лежали на даче: желтая пыльная макулатура, которую я долго не решался выбросить – в конце концов, это сделала Маша. А ещё был еженедельник «Футбол-хоккей», на который можно было подписаться только через обком партии – в розницу в нашем киоске выбрасывали несколько экземпляров при общем тираже в миллион! Очередь завивалась крупными кольцами, как хвостик Янкиной косы, потом её кто-то выравнивал, но она снова завивалась – хотя все знали, что еженедельник достанется только первым пяти счастливчикам, ночевавшим у киоска. Но люди упрямо продолжали эту безнадежную рыбалку, караулили счастливый шанс. Я всегда стоял в той очереди, вначале с отцом, потом – один. Лишь однажды повезло – кто-то вовремя отошёл, и киоскерша равнодушно сунула мне в руки заветный выпуск.