От меня разило завистью, как по́том – Евгений Алексеевич был доволен. Но вскоре этот запах исчез, а с ним испарилась и зависть. В новёхоньких декорациях коллега выглядел дряхлее обычного. Болтливые пигментные пятна на щеках, обвислая кожа норовит слезть с пальцев, и да, Игорь, прав – он красит волосы. И брови.
Евгений Алексеевич демократично сел со мной рядом на кушетку. Секретарша (чулки телесного цвета, а ноги – небритые: волоски были хорошо заметны, и меня это некстати взволновало) прикатила столик с кофейными чашками, печеньем и конфетами. Евгений Алексеевич отпустил её властным жестом, каких я у него прежде не замечал. Но когда мы остались вдвоём, он снова превратился в старого доктора, которого я хорошо помнил. Евгений Алексеевич энергично потёр нос и так близко наклонился ко мне, что я невольно отшатнулся – показалось, он хочет меня клюнуть.
– Так что у вас стряслось, Мишенька?
Я не хотел рассказывать Евгению Алексеевичу о Лолотте потому что он был лучшим в городе специалистом – долго работал как практикующий психиатр, потом занялся психотерапией… Врачевал и больных, и растерянных. Любил интересные случаи. Странно, что Лидия порекомендовала Лолотте не его, а скромного Михаила Психолога. Возможно, Евгений Алексеевич чем-то перед ней провинился.
Я аккуратно спросил, может ли человек помнить о том, чего с ним никогда не происходило?
Евгений Алексеевич оживился:
– А что именно помнит человек?
…Монмартр – прачечные, мельницы, пекарни. Под окнами блеют козы. Лачуги заняты художниками, двери не закрываются – утром уходишь в академию на Монпарнас, а по возвращении находишь дома нежданных, а то и вовсе незнакомых гостей. Или следы их присутствия. Модильяни менял жильё чаще, чем одежду – переехал на улицу Лепик, в мастерскую, похожую на теплицу из Ботанического сада (жаль, что не размерами). В мастерской стеклянные стены, а потолок белёный – как-то ночью на спящего Моди упал кусок извёстки. Попал точно в лицо, как будто целились, хотели снять посмертную маску – спящий или мёртвый, какая разница. По вечерам он ходит в «Чёрную кошку» или «Бойкого кролика», запивает гашиш крепким кофе.
Новый переезд – уродливый дом на углу Равиньян и Трех братьев, бато-лавуар, где по соседству живёт Пикассо, и у него всегда открыто: из имён гостей можно составить энциклопедию современного искусства. Но Модильяни так ни разу и не переступил порог жилища Пабло, он избегал любых объединений и групп – кубисты были так же далеки от него, как фовисты или экспрессионисты. Фернанда, тогдашняя подруга Пикассо, хотела бы видеть Амедео в гостях, но он предпочитает своих верных Утрилло и Сутина, художников без жанра и упрёка. На стенах в каморке висят прикнопленные копии Тициана и Веронезе. Стоит пианино без струн sopra mobile.